— На прошлой конференции вы развеяли мои сомнения о безопасности России ссылкой на мирный договор между нашими империями, — охотно напомнил Обресков.
— Я не о России речь веду!.. Кто удостоверит Порту, что она не претерпит никакого огорчения от вольных татар?
— Верный и доказательный способ обезопасить себя от происков татар — признать их независимыми!
— Мера вольности и независимости этой нации изображена в нашем законе. Нарушать его непозволительно!
— О нарушениях разговор не идёт. Я говорю о способе к их обузданию, не противном закону.
— Каком способе? — прикинулся непонимающим Абдул-Резак.
— О том, что уже назван! — раздражаясь, воскликнул Обресков. — Нет другого способа, кроме вольности, чтобы вложить сему дикому народу должное почтение к пограничным державам... Здесь же всё очевидно: если татары будут зависеть от Порты, то станут обижать Россию, если от России — станут обижать Порту. А будучи вольными и независимыми, опасаясь нашего обоюдного гнева и мщения, принудятся отказаться от обыкновенных хищений и нахальства и станут сыскивать другой — мирный! — образ жизни.
Логичность рассуждений Обрескова не произвела на рейс-эфенди никакого впечатления. Он насмешливо произнёс:
— Не всякий пограничный беспорядок должен непременно вызвать войну.
— Татарские набеги на российские земли — это не беспорядок. Это во сто крат хуже!
— Что же будет за вольность, коль российский двор в независимых землях станет распоряжаться? — съязвил Абдул-Резак.
— Мы не намерены заводить в них свои порядки. Распоряжаться будут хан и крымское правительство! Но для этого они должны быть независимыми... Вы сами на одной из конференций заявили, что Порта не сыскивает довольных способов к обузданию татар. А мы сыскали!.. Что ж вам теперь упрямиться?
Обресков выжидательно посмотрел на рейс-эфенди.
Тот, воздев глаза к потолку, поглощённый своими мыслями, казалось, совершенно не слушал посла. Но прозвучавший после долгой паузы ответ колыхнул сердце Алексея Михайловича.
— Мы не против того, что Россия завоевала татар, — сказал вяло Абдул-Резак. — Военное право в её пользу... Но по причине утверждающейся между нашими империями дружбы мы просим о снисхождении к нашим требованиям.
Турецкий посол, впервые признав право России на крымские земли, проявил некоторую уступчивость резонам Обрескова. И здесь, воодушевлённый таким признанием, Алексей Михайлович сплоховал — потеряв присущую ему осторожность, он решил поощрить податливость Турок.
— Я хотел бы огласить ещё один артикул, коему мой двор придаёт знатное внимание, — многообещающе объявил он. — Настоящая война уже обошлась нам в сорок миллионов рублей. Сумма эта по всякой справедливости должна быть удовлетворена... Однако, — голос посла стал медовым, — если Блистательная Порта даст согласие на все предложенные Россией артикулы, в том числе и справедливое решение татарского вопроса, то двор согласен уступить десять миллионов.
Абдул-Резак вспыхнул с ожесточением:
— Я уже говорил, что не Порта явилась виновником войны! И разве Россия является победителем в ней?! Ваше предложение обидчиво — я его отвергаю! Надо ещё посмотреть, кто кому должен платить за убытки!
Алексей Михайлович мысленно обругал себя за неосмотрительность и, чтобы не обострять ситуацию, тут же предложил закончить конференцию...
На следующий день, когда он, всё ещё переживая за вчерашнюю оплошность, хмуро просматривал протоколы, подготовленные канцеляристами для отправки в Петербург, в его резиденцию прибыл очередной нарочный от Щербинина. Офицер привёз копию договора с татарами и прочие документы.
Алексей Михайлович торопливо отложил протоколы и углубился в изучение текста договора. По мере чтения статей его увядающее, озабоченное лицо теряло мрачность, расходилось светлыми морщинками, тепло и лучисто засветились глаза, весь облик приобрёл прежнюю уверенность и властность.
Он вызвал советника посольства Пиния и переводчика Сергея Лашкарёва, вручил им полученные бумаги и приказал к следующей конференции, назначенной на 21 ноября, подготовить точные переводы документов на турецком языке.
