— Россия обещаниями, а не оружием получила их. К тому же недавно. А Порта веками владеет!
Абдул-Резак оказался крепким орешком — расколоть его было нелегко. Обресков едва ли не после каждой его фразы возмущённо тряс головой, оглядывался, словно искал свидетелей, способных уличить турка во лжи и искажениях. Убеждённый в своей правоте, Алексей Михайлович не мог понять, что у рейс-эфенди была своя правда.
Оба посла продолжали упражняться в исторических изысканиях, в оправдании или хулении того, что покрыто пылью времён, и ни один не хотел уступить первым.
— Мы с татарами имели баталии! Штурмовали крепости в их землях! — продолжал настаивать Обресков. — Следовательно, с полным основанием можем называть Крым завоёванным... Но, даруя татарам вольность, Россия не почитает их завоёванными.
— Земли, во время войны взятые, не могут ещё именоваться завоёванными, — перебил его Абдул-Резак.
— Оные в наших руках находятся! — возвысил голос Обресков. И, продолжая прерванную мысль, закончил: — Признавая татар независимыми, Россия считает неприличным соглашаться с другой державой о предписании пределов той вольности, которую мы называем неограниченной... Требуемая Портой инвеститура ханов и прочие условия воздвигают эти самые пределы.
Абдул-Резак выдержал долгую паузу, погладил ладонью бороду, а потом, переменив тон, сказал, пытливо глядя на тайного советника:
— Достойным награждением для России за такое постановление может стать пункт о коммерции... Разве излишней будет для вас полная свобода торгового судоходства по Чёрному морю?
По тону, каким были сказаны эти слова, Обресков понял, что рейс-эфенди не договаривает до конца, спросил:
— Вы предлагаете полную свободу?
— Да, полную, — кивнул Абдул-Резак. — С некоторыми, разумеется, незначительными ограничениями.
— Что ж представляют сии ограничения?
— О, самую малость... Купеческие суда с товарами вольны разъезжать по всему Чёрному морю. Но суда эти, как купеческие, не должны иметь пушек и военных снарядов, не могут проходить через проливы к берегам Европы.
— Коль в Европу нельзя, то куда тогда можно?
— Плаванье их должно состоять у берегов турецких областей. Но переплывать в Азию им непозволительно. И отстой будут иметь в точно предписанных пристанях.
— И вы называете это свободным плаваньем по всем морям?
— Россия ранее и такого не имела.
— Но теперь у крымских берегов стоит флот вице-адмирала Синявина!
— Мы говорим о купеческих судах.
— А военные?
— Они России не нужны!
— Это почему же?
— С вами у нас будет мирный договор. А против татар военный флот без надобности... Для купеческих же судов мы сыщем места их пребывания... Но полагаю, что сии детали нет нужды вносить в пункты договора.
Для опытного Обрескова эти уловки турецкого посла были слишком просты и очевидны, чтобы он мог попасться на них.
— Мореплавание для всякого звания российских судов как в Чёрном, так и в прочих морях, окружающих владения Порты, императорский двор требует совершенного, без всякого сжимания. И чтоб суда наши беспрепятственно могли проходить все проливы... Но этот важный вопрос не может быть уступкой инвеституре, — повелительно подчеркнул Обресков.
Старания рейс-эфенди, рассчитывавшего дозволением мореплавания склонить Россию к ограничению татарской вольности, пропали даром: Обресков веско дал понять, что он на такую уступку не пойдёт.
Абдул-Резак, подумав, скучно предложил закончить конференцию, чтобы договаривающиеся стороны могли ещё раз оценить взаимные предложения.
Утомлённый спорами не меньше турка, Обресков противиться не стал...
Следующая, седьмая конференция, состоявшаяся 19 ноября, снова накалила страсти вокруг татарского вопроса.
Обресков без колебаний заявил, что императорский двор требует не только признания Портой вольности Крыма, но и внесения в мирный договор статьи, по которой бы Россия выступала гарантом независимости татар.
— Вы говорите о вольности, а сами принуждаете татар отдать вам крепости, почитаемые за ключ всего Крыма, — насупленно запротестовал Абдул-Резак. — От такого положения Порта потеряет в своей безопасности.
