Мегмет снова сверкнул глазами, но смолчал.
— Так когда же будут выведены войска? — смиренно спросил Тинай-ага.
— Когда злоумышленники откажутся от своих коварных замыслов!
По знаку Мегмет-мурзы чиновники неожиданно встали, поклонились и вышли из палатки. Их проводили за пределы лагеря.
Вместе с ними в Бахчисарай вернулся Веселицкий, чтобы передать хану составленный Щербининым церемониал торжественной аудиенции.
По этому церемониалу Сагиб-Гирей должен был встать со своего места, выйти на девять шагов, принять от посла саблю, бриллиантовое перо и поцеловать высочайшую грамоту.
Хан увидел в предлагаемом церемониале покушение на его вольность и независимость и отказался исполнить. В ответном письме он заметил, что принятие сабли означает «повиновение власти», а выход вперёд и целование грамоты — «знак принятия подчинённости».
«Таковые знаки повиновения и подчинённости принимать, равно как и высочайшую грамоту целовать, закону и нравам нашим противно, и поэтому на принятие того никакого способа не находится», — говорилось в письме.
Две недели шла неторопливая переписка — каждая сторона настаивала на своём. Лишь после того, как Веселицкий прямо сказал Тинай-аге, что затягивание аудиенции не свидетельствует о дружественном отношении хана к посольству её величества, ага вернулся с более приемлемым ответом.
— Хан согласен принять грамоту сидя, — объявил ага. — А саблю и перо вовсе не принимать.
— Но ведь это будет несходно с той благодарностью, какой вы обязаны своей великой благодетельнице, — попытался убедить его Веселицкий.
— Такие дары всегда были знаками подчинённости Порте, — сказал ага. — А мы от неё отторглись ныне.
Замечание выглядело убедительным — Веселицкий посоветовал Щербинину принять его во внимание.
— Теперь мы должны всячески подчёркивать полный и окончательный разрыв Крыма с Портой, — сказал он. — А в этих дарах действительно есть что-то двусмысленное... Надо уступить хану!
Щербинин согласился изменить церемониал: отказался от вручения сабли и пера, но в отношении грамоты был непреклонен.
— Если мы с первых же дней станем уступать всем капризам хана — это подаст сему дикому и невежественному правителю повод и при заключении трактатных артикулов делать нам затруднения... Бог с этими побрякушками. Но грамоту он примет стоя!
Веселицкий пересказал Тинай-аге слова Щербинина и добавил от себя, что на большее его превосходительство согласие не даст.
— Вы разъясните его светлости, — предостерёг он агу, — что дальнейшее упорство мы будем расценивать как нежелание делом подтвердить истинное к России дружелюбие.
Предупреждение подействовало — хан назначил аудиенцию на 4 июля.
В указанный день, утром, русское посольство неторопливо двинулось к Бахчисараю. Растянувшись на полторы сотни сажен, выглядело оно внушительно и пышно: впереди шли несколько трубачей, оглашая окрестности медными звуками марша; за ними, под колышущимися на ветру знамёнами, уложив на плечи длинные ружья, вышагивали сто гренадеров, с обнажёнными палашами — сто карабинеров; далее верхом на рослом гнедом жеребце в окружении свитских офицеров ехал Щербинин в полной генеральской форме, тут же был Веселицкий, переводчики Дементьев и Константинов; за ними, раскачиваясь на ухабах, катила карета — сидевший в ней майор Стремоухое держал на бархатной подушке высочайшую грамоту, предназначенную для вручения хану; замыкали процессию трубачи и эскадрон гусар.
Достигнув ханского дворца, карабинеры и гренадеры зашли во двор, стали живым коридором: карабинеры — справа, гренадеры — слева.
Татарские чиновники встретили Щербинина у ворот, подождали, когда он степенно слезет с коня, и, придерживая под руки, проводили до крыльца. После торжественного объявления ахтаджи-беем Абдувелли-агой о прибытии полномочного посла российского двора Евдокима Алексеевича ввели в зал.
Вслед за генералом вошли остальные посольские люди.
Щербинин взял у майора Стремоухова грамоту и раскатистым, звучным голосом произнёс:
— Я имею честь донести до вашей светлости, что её императорское величество с удовольствием согласилась на вольное избрание крымским народом своего верховного правителя. Высочайший двор склонен и впредь подавать все способы к безвредному соблюдению татарской облает, нашим пособием существовать начинающей. Высочайший двор желает утвердить взаимство дружбы и союза на таких основаниях, кои бы навсегда всех татар обеспечивали в их благополучном состоянии.
