Посольство вновь запылило по дороге... Понурые, с блестящими спинами лошади, неторопливо перебирая ногами, тянули потихоньку генеральскую карету и обозные повозки. После буйно зеленевших густых приднепровских лесов, крутых холмов и глубоких лощин, после изумрудных трав и бешеного разноцветного веселья цветов, синевы рек и озёр голая, без единого деревца, выжженная крымская степь производила тягостное впечатление, нагоняя тоску однообразием невыразительного, безжизненного пейзажа. Разогретая днём земля, высохшая, местами потрескавшаяся, не успевала остыть за короткую летнюю ночь и к полудню, снова впитав в себя палящие лучи июньского солнца, дышала немилосердным, обжигающим зноем. Щербинин изнемогал от духоты и пыли, пил противное тёплое вино и всю дорогу ворчливо ругал татар, избравших местом своего обитания эти проклятые степи.
К вечеру 12 июня посольство въехало в Кезлев, разом всколыхнув притихший город: узкие улицы заполнили экипажи, всадники, марширующие солдаты; из дворов испуганно выглядывали обыватели, шептались, строили догадки.
Утром Веселицкий ознакомил генерала с настроениями в татарском обществе. И предупредил:
— Мои конфиденты доносят, что в трёх вёрстах от Бахчисарая собрано до двадцати тысяч татарского войска. Я бы посоветовал вашему превосходительству взять сикурс из здешнего гарнизона.
— У меня достаточно охраны, — ответил Щербинин. (В душе он, конечно, опасался татарского нападения, но не хотел показать слабость перед резидентом и офицерами). — Конфиденты ваши, скорее всего, трусы и лгуны. Мы с турками заключили перемирие, а без их поддержки татары не отважатся выступить!
Свитские офицеры шумно и подобострастно поддержали генерала...
К Бахчисараю посольство подъехало 16 июня и остановилось в трёх вёрстах от города: приближаться к окраине Веселицкий отсоветовал.
— В диване решено: если мы войдём в город — война! — предостерёг он Щербинина.
На этот раз Евдоким Алексеевич послушал резидента, отпустил дефтердера и гвардейцев и приказал ставить лагерь на широком поле, между узкой дорогой на Акмесджит и покатой белокаменной скалой. Скала прикрыла лагерь с тыла, на флангах расставили усиленные караулы, разместили пушки. Ровное, открытое поле исключало возможность скрытого подхода к лагерю — любой отряд, пеший или конный, был бы замечен за две-три версты.
Солдаты ещё продолжали натягивать последние палатки, выстраивать повозки в вагенбург, когда со стороны Бахчисарая показались три десятка всадников.
Веселицкий приложился к зрительной трубе, рассмотрел тех, кто ехал впереди, и, обернувшись к Щербинину, пояснил:
— Это люди хана: Мегмет-мурза, Абдувелли-ara и Тинай-ага.
Татар остановили караулы; свиту задержали, а чиновников провели к палатке Щербинина.
Евдоким Алексеевич принял их подчёркнуто сдержанно.
— Всему татарскому народу должно быть хорошо известно намерение её императорского величества утвердить навечно вольность и благоденствие Крыма под покровительством российского скипетра. Я прибыл сюда, чтобы торжественным трактатом закрепить сохранение Крымской области в свободном и независимом состоянии под собственным татарским верховным правительством.
— А зачем такая большая свита? — тихо спросил Тинайага.
— Оной требует достоинство торжественного посольства, — заметил Щербинин.
— А зачем Прозор-паша в наших землях с войском стоит? Мы же ваши союзники.
— Это сделано для вашей собственной безопасности. Разве вам неведомо, что некоторые мурзы с дурным умыслом собирают воинов в тайных?
Татары быстро переглянулись.
— С каким умыслом? — встревоженно спросил Мегмет-мурза.
— Чтобы призвать в Крым турок и вместе с ними похитить дарованную народу вольность.
— Вы конечно же не знаете, что из Карасувбазара в Стамбул отправлен некий эфенди с просьбой к султану прислать двадцать кораблей с десантом, — вставил Веселицкий, выразительно оглядев татар.
— Укажите тех, кто эту ложь насказал! — злобно сверкнув глазами, подскочил с места Мегмет-мурза.
— Копии писем получены из Стамбула! — отрезал Щербинин, повысив голос. (Он не назвал имя Аведена Тухманова, выведавшего в Карасувбазаре о поездке эфенди, не потому, что пожалел конфидента, — такой ответ делал его предыдущие слова более весомыми, давая понять чиновникам, что русским известны все крымские тайны).
