«Так он дешевле обойдётся, — подумал Пётр Петрович, тоскливо поглядывая на опустевший сундук. — А то давать по сотне за каждое письмо — по миру пойдёшь!..»
А Багадыр-аге он ответил уклончиво: дескать, непременно даст пропуск, когда получит разрешение Щербатова. И выразил удивление, что ныне на Тамане появились такие султаны, кои есть явные неприятели, подбивающие татар на разврат.
Багадыр-ага выслушал посыльного, обозвал резидента грязной свиньёй и пообещал со временем повесить.
* * *
Июнь — июль 1772 г.
Комендант Перекопской крепости полковник Кудрявцев проснулся поздно и долго сидел на кровати не одеваясь, бездумно глядя по сторонам. Его помятое лицо, нетвёрдый взгляд и слабые движения говорили о бурно проведённой вечеринке. Об этом же свидетельствовали пустые винные бутылки, беспорядочно рассыпанные на столе, остатки закуски, густо облепленные серыми мухами, и тяжёлый, спёртый воздух в комнате. Оторванный от ратных дел, от городской жизни, полковник страшно скучал в этой Богом проклятой степи и охотно предавался застольным развлечениям со всеми офицерами, проезжавшими через крепость. Вчера он отметил прибытие второй партии посольства Щербинина. Сегодня, 5 июня, ожидал последнюю, третью, партию с самим генералом.
Денщик без стука открыл дверь, просунул в щель голову:
— Кажись, едут, господин полковник.
Кудрявцев поднял на него мутные глаза:
— Мундир давай, поганец!
Денщик, махнув для виду пару раз щёткой по зелёному сукну, помог полковнику одеться и, отступив на шаг, застыл, держа в руках большое, подернутое паутиной трещин зеркало.
Кудрявцев натянул парик, заправил под него торчавшие за ушами слипшиеся волосы, затем тоскливо оглядел денщика. Вид у того был самый затрапезный: волосы всклокочены, пожелтевшая рубаха — несвежая и дурно пахнет, ноги босые, грязные.
Брезгливо скривив губы, полковник легко, без замаха, двинул его в ухо и дохнул перегаром:
— Рожу умой, сволочь... И со стола прибери.
Протянув руку, он выхватил из миски сморщенное мочёное яблочко, сунул в рот, прожевал, сплюнул на замызганную скатерть семечки и шагнул к двери.
Запряжённая шестёркой каурых лошадей большая карета Щербинина первой прогремела колёсами по подъёмному мосту, втиснулась в узкие ворота вала, объехала ров и остановилась у крепостных ворот, по обеим сторонам которых выстроился почётный караул.
Полковник Кудрявцев напрягся, молодцевато выпятил грудь и поспешил к карете.
Изрядно уставший от долгого пути Щербинин из кареты не вышел, на приветствие полковника не ответил — только процедил вяло:
— Проводи к месту.
Кудрявцев вскочил на козлы, стал указывать кучеру, куда следует ехать.
Карета скрылась за воротами, крутнулась раз-другой между казармами и остановилась у дома, предназначенного для обитания генерала.
Кудрявцев спрыгнул на землю, спугнув копошившихся в мусоре юрких воробьёв, открыл дверцу, подхватил под руку грузного Щербинина, неловко спустившегося с подножки.
Евдоким Алексеевич чертыхнулся, отдёрнул руку, раздражённо бросил полковнику:
— Пошлите в Бахчисарай человека! Пусть Веселицкий донесёт хану о моём прибытии.
Через час курьер ускакал в сторону Солёных Озёр...
Веселицкий, прочитав короткую записку Кудрявцева, сразу же направил Дементьева в ханский дворец. Тот вернулся скоро, сказал, что Сагиб-Гирей просит посольство не спешить с выездом в Бахчисарай.
— Говорит, что готовит торжественную встречу.
— Знаем, какую встречу он готовит... Ну и чёрт с ним, — махнул рукой Веселицкий. — Мы его предупредили. А сами завтра отправимся в Козлов...
9 июня посольство Щербинина — десятки карет и повозок, кавалерийские эскадроны и пехотные роты охранения, артиллерийская батарея — двинулось к Солёным Озёрам, вытягивая за собой длинный шлейф пыли. У деревни Кочембек, в сорока вёрстах от Перекопа, посольство заночевало. Появившийся утром ханский гонец объявил, что навстречу выехал дефтердар Азамет-ага со свитой, который проводит почётного русского гостя в Бахчисарай. (Дефтердар, однако, не торопился — прибыл в деревню только утром следующего дня. С ним были пятнадцать чиновников и почти сотня ханских гвардейцев).
