— На ожидаемую из Очакова турецкую помощь.
Веселицкий вскочил со стула, заходил по комнате, потом подошёл к столу, опёрся руками и, жарко глядя в глаза Бекиру, спросил недоверчиво:
— Откуда тебе это известно?
(Пётр Петрович заподозрил, что эфенди умышленно стращает его... «Может, подговорили старейшины, чтобы сломить меня?..»)
Бекир улыбнулся: он предполагал, что русский начальник засомневается в его словах, и подготовил такой ответ, который не только опровергнет подозрения, но и заставит щедро наградить.
— Откуда известно? — переспросил он, желая продлить удовольствие. — Из самых надёжных источников.
— Каких источников?
— Из уст Джелал-бея.
Веселицкий беспокойно воздел брови:
— Он сам тебе сказал?.. Не может быть!
— Почему же не может? — продолжал интриговать Бекир.
— Потому что о таких вещах стараются помалкивать.
Бекир оглянулся на запертую дверь, понизил голос до шёпота:
— Я имею концепты двух писем. Одно изготовлено для отсылки в Порту, но пока — за неимением случая — не отправлено. А другое — очаковскому паше — нарочный уже повёз. Оба письма продиктовал мне сам Джелал-бей!
Ошеломлённый Веселицкий долго, как заводной, раскачивал головой, не в силах выговорить ни слова. А потом упавшим, просительным голосом просипел:
— Я был бы крайне признателен, если бы вы, сударь, дали мне копии этих писем.
Наслаждаясь потрясением канцелярии советника, Бекир хладнокровно набивал себе цену:
— За эти копии я могу головы лишиться.
Лицо Веселицкого задрожало обиженно и трепетно:
— Неужели дорогой мой приятель считает меня способным на предательство? Если хочешь, я клятвой поклянусь сохранить всё в глубокой тайне!
— Зачем же тогда копии?
Веселицкий ответил честно:
— Я намерен отправить их его сиятельству в Полтаву для доставления высочайшему двору. Чтобы её величество самолично усмотрела суть дружбы крымцев.
Бекир плавным движением налил себе кофе, понюхал горьковатый аромат, сделал несколько глотков.
Веселицкий терпеливо ждал.
Бекир допил кофе, отставил чашку в сторону, утёр узкие, висящие подковкой усы и тихо — углом рта — выдохнул печально:
— Нет, дать не могу. А ну как хватятся?
— Кто?! Это же копии.
— А если твоего нарочного, что в Полтаву их повезёт, татары в пути задержат?
Веселицкий хотел возразить, что его нарочных крымцы не трогают, но осёкся — по лицу Бекира понял, почему тот упорствует. Он отошёл в угол комнаты, покопался в своём сундуке и бросил на покрытый толстой скатертью стол два кожаных кошелька.
— За дружбу... и за каждую копию даю по сто золотых!
Бекир деловито взял кошельки, по очереди подкинул их на ладони, ощущая приятную тяжесть, спрятал в карман.
— Концепты писем при мне. Но дать их я не могу. Я их прочту, а ты сам запиши всё, что нужно. Кроме тебя я никому не доверяю.
Веселицкий подошёл к двери, постоял, прислушиваясь, затем вернулся к столу, достал перо, бумагу, чернила и быстро записал содержание писем, нашёптанное Бекиром.
Когда эфенди ушёл, он позвал Дементьева:
— Смотри! — и указал пальцем на стол, где лежали, подсыхая, бумаги.
Дементьев присел на краешек стула, придвинул поближе свечу, стал читать, время от времени шумно вздыхая и возмущённо покачивая головой.
— А мы-то стараемся, — язвительно сказал он, переводя взор на Веселицкого, — уговариваем, ласкаемся. О татарском благополучии рассуждаем... Нет, добром они крепости не отдадут!
— Добром, добром, — передразнил незло Веселицкий. — Тут дело изменой пахнет! Подлой, коварной, мерзкой изменой... Надо в Полтаву писать! В Петербург! Предупредить надо!
В дверь громко постучали.
— Ну что ещё там?! — вскричал Веселицкий, рывком пряча бумаги под скатерть.
Вошёл караульный рейтар, доложил о прибытии нарочного из Полтавы.
— Письма сюда! — приказал Веселицкий. — Нарочного — к Семёнову! Пусть на ночлег определит...
Писем было немного. Первым, естественно, вскрыли пакет, присланый из Иностранной коллегии.
Никита Иванович Панин уведомлял, что 1 ноября минувшего года за усердную службу её величеству государыня пожаловала Веселицкого статским советником и назначила «действительным резидентом своим при хане крымском и при новой области татарской» с ежегодным жалованьем в 2400 рублей, присовокупив к этому единовременную сумму в 3000 рублей на «основание дома». Не остался без вознаграждения и Семён Дементьев, которому суммы определили, конечно, поменьше — 500 и 300 рублей, — но тоже немалые.
