— Утром меня вызвал хан, допустил к руке и поведал, что хочет доверить мне тайну, которую я должен донести до вас. Но остерёг, чтобы она оставалась в эти четырёх стенах. Иначе я жизнью отвечу. Вот почему я попросил удалить лишних людей.
У Веселицкого слабой искоркой надежды ёкнуло сердце: «Неужто даст согласие на крепости?..» А вслух спросил, сохраняя на лице равнодушие:
— Что ж это за тайна, столь строго оберегаемая?
Абдувелли оглянулся на дверь — не подслушивает ли кто? — и так же вполголоса продолжил:
— Тайна такова... По давней летописи, когда татарская область была ещё вольной и независимой и на древнейших своих основаниях управлялась ханами гирейской породы, а с русскими государями пребывала в крепчайшей дружбе, почти ежегодно — в знак подтверждения оной! — от русских государей татарским ханам присылались подарки. И после присоединения Крыма к Порте возведённые от неё в ханы принцы крови продолжали в мирное время пользоваться таковыми правами. Нынешний хан Сагиб-Гирей отторгнулся от Порты, объявил себя российским приятелем и верным союзником и намедни в своём ханском достоинстве вашей королевой был подтверждён. Но он беспокоится: почему королева до сих пор не прислала регалии, подтверждавшие перед народом его ханство? И почему не пожаловала какой-либо денежной суммы?.. Хан просит прознать причины сей медлительности.
Слова аги разочаровали Веселицкого: он ошибся в своих предположениях. А услышав о подарках, мысленно ругнулся: «Дань мы вам, сволочам, действительно платили когда-то. Токмо теперь времена другие!..» И, подавляя растущее раздражение, сказал выразительно:
— Уважая доверенную мне тайну и внимая просьбе его светлости, я объясню помянутую медлительность. Но прежде хочу сослаться на слова, сказанные мне на прежних аудиенциях. Помните?.. Воля его светлости и всего народа состоит в оставлении просимых нами крепостей под крымским владычеством... Я предупреждал, что потом каяться станете! Теперь моё предсказание сбываться стало... Вы, кстати, сами говорили, что духовные чины против уступок. Вот и благодарите их! Своими неразумными советами и упрямством они только вред причиняют, нежели пользу.
Абдувелли-ага кисло покривил губы.
Веселицкий заметил это — прибавил голосу резкости:
— Я не хочу злословить напрасно, однако та же летопись показывает, сколько перемен произошло через духовных. Как часто, заботясь о вере, они забывали о собственном народе! Не они ли были главными виновниками стольким развратам, расколам, междоусобным браням и возмущениям, через кои многие тысячи людей безвинно пострадали, а государства приходили в упадок? Они!.. А коли это так, то сходно ли сим особам старые рассказы уважать и за незыблемые правила почитать?
Веселицкий встал, подошёл к полке, прибитой к стене у окна, взял оттуда толстую потрёпанную книгу.
— Они на статьи Корана упирают, поясняя своё упорство. Однако посмотрим, что в вашей святой книге пишется... — Он открыл Коран, нашёл нужную статью и, медленно водя пальцем по строчкам, сбивчиво прочитал: — Вот... «Не предвидя такой опасности, от которой конечная гибель обществу нанесена быть может, не соглашается на принятие представлений других народов, хотя бы оные и полезными казались, и тогда только, когда уже самая опасность предвидима и необходимость настоит, ибо нужда в таком обстоятельстве закон отменяет...» Отменяет!
Веселицкий захлопнул книгу, поставил на полку и с ноткой презрения воскликнул:
— Не сим ли пунктом веры защищалась Крымская область, когда из Полтавы подавались полезные советы о вступлении — по примеру ногайцев, без кровопролития! — в вечную дружбу с Россией?!
Абдувелли-ага помолчал, чувствуя некоторую неловкость: русский поверенный знал, что говорил.
— Чего ради духовные ныне упорствуют в уступке? — продолжал попрекать Веселицкий. — Ссылаться на веру, когда можно предвидеть гибель всего полуострова от вероломства Порты?! Ведь турецким кораблям от Стамбула до здешнего побережья плыть каких-нибудь тридцать часов. А Россия может укрепить вашу землю своими войсками не ранее чем через семь недель... Духовные знают это, но лицемерно надеются в такое разорительное для области время свою выгоду получить. Внешне являют собой целомудрие, святость и благочинение, а внутри желают поделить имущество ближнего.
