Жму крепко Вашу руку. Ваш бывший ученик
Ким Пунадинка».
«Здравствуйте, дорогие воспитатели!
Прошу принять мой краснофлотский привет. Даю слово, что буду служить родине, как требует наш великий полководец и учитель товарищ Сталин. Всегда помню то, что Вы, Николай Павлович, говорили нам, когда мы уходили на фронт. Где бы я ни находился, никогда не забуду Вас, своих воспитателей. Я горжусь Вами. Вы поставили меня на светлый путь жизни. Будьте много счастливы.
Ваш ученик ороч
Намунка Софрон».
«Дорогой Николай Павлович.
Недавно читал в газете, что Вас наградили орденом Ленина. Я плакал от радости, уходя в бой. Если не погибну, напишу в Москву, какой Вы человек, пускай вся страна знает. Писать дальше некогда, гремит бой, идем в атаку.
Гвардии пулеметчик ороч
Сеченка Владимир».
«Мои дорогие, милые! Долго не писал, потому что был ранен осколком. Теперь опять жив-здоров. Спешу в родную роту, потому что там без меня скучает моя меткая снайперская винтовка. Не беспокойтесь за меня, в боях давно закалился. Когда есть время, всегда о Вас думаю. До свидания.
Ваш ученик
Филя Быхынька».
Весной 1943 года пришел от Кирилла номер Красноармейской газеты. На первой странице было помещено письмо Ильи Эренбурга к лучшему снайперу дивизии. Как дорогая реликвия, газета хранится в школе под стеклом.
Я прочел письмо и, охваченный волнением, долго смотрел на портрет Кирилла Батума. Мне хотелось запечатлеть в памяти черты этого бесстрашного воина.
Вот что писал И. Эренбург:
«Дорогой товарищ Кирилл Батум!
Я хочу Вас поблагодарить от всей души. Вы сделали большое дело. Вы освободили землю от 38 человеконенавистников.
Сын небольшого, но отважного народа, далеко от украинских степей Вы били пушного зверя. Вы были мирным гражданином мирной страны. Вряд ли Гитлер знает, что живут на свете эвенки. Он плохо разбирается в географии, невежественный и сумасшедший ефрейтор. Для него карта мира — это карта кушаний. Он смотрит, что можно сожрать. Если бы фашистам сказали, что на далеком севере живут эвенки, фашисты, вероятно, решили бы, что эвенки — дикари. Я знаю, товарищ Кирилл Батум, что Вы любите стихи Маяковского. Вы — гражданин просвещенной и свободной страны. Вы били зверя. Теперь, когда фашистские дикари напали на наши города и села, Вы бьете фашистов. Вы были охотником. Вы стали судьей.
Вы знаете искусство снайпера: у Вас спокойствие, которое страшнее гнева. У Вас ясен глаз и тверда рука. Но в сердце Вашем огонь. Вы бьете фашиста не потому, что Вы хороший охотник. Вы бьете фашиста потому, что Вы — друг детей, защитник жизни и покровитель слабых, потому, что Вы, Кирилл Батум, подлинный рыцарь.
Вас благодарят все женщины, все матери России, и с гордостью я, русский писатель, жму Вашу благородную руку. Вы говорите с каждым фашистом только один раз. Вы говорите с ним коротко и ясно. После такого разговора фашист ничего больше не спросит. После такого разговора фашист больше никуда не пойдет. Вы умеете поставить в конце точку: Вы ставите ее пулей.
Я желаю Вам боевого счастья. Я желаю Вам покарать последнего фашиста. В тот изумительный час, когда над нашей измученной землей встанет солнце Победы.
Илья Эренбург».
В этом письме была не только благодарность отличному снайперу украинского фронта, но и не меньшая благодарность русскому учителю, воспитавшему на дальнем Севере, в глухих предгорьях Сихотэ-Алиня, поколение советских воинов, горячих патриотов родины.
Письмо И. Эренбурга Кириллу Батуму явилось еще одной наградой, полученной в эти дни Николаем Павловичем.
Радость в доме учителя вскоре сменилась печалью.
Поздним вечером, когда все уже собирались ложиться спать, кто-то тихо постучал в окно и вызвал на улицу Николая Павловича. Он удивился, кто бы это мог быть в такой час, а когда отпер дверь, увидал перед собою старого Батума с бледным лицом и с трясущимся подбородком.
— Зайдите, Николай Петрович, — пригласил он старого охотника.
Батум протянул ему распечатанный конверт.
— Что-нибудь с Кириллом? — спросил учитель, но тут же отогнал тревожную мысль. Вечер был светлый, лунный, и Николай Павлович, вместо того чтобы зайти в комнату, вышел из сеней на улицу и при свете луны, поднеся письмо к глазам, стал читать.
