Пока Бисянка возился с лодкой и вколачивал в сырую почву колышек, чтобы закрепить ее, а Тиктамунка разводил костер, Акунка углубился в Ягодную падь. Не успел он пройти и двадцати шагов, как послышался легкий треск сучьев где-то на дне пади. Акунка подумал, что это сохатый пробирается на водопой, и не остановился, потому что в это время года сохатых не бьют. Акунка шел дальше, раздвигая заросли. Но как только он стал спускаться вниз, то за густым кустом жимолости увидел полосатую спину тигра. Акунка обмер, стал пятиться. Перед ним в кустах появилась уже не спина, а огромная с зеленовато-желтыми глазами голова хищника. Акунка выстрелил в тигра. Заросли сдвинулись, хищник исчез. Послышался треск валежника, но через минуту-две наступила тишина.
Вернувшись к товарищам, Акунка рассказал им о случившемся. Тиктамунка опасливо убавил огня в костре, исподлобья взглянул на Бисянку, который был испуган известием не меньше его.
— Что делать будем? — спросил Акунка, положив на колени ружье.
Охотники молчали. Тогда он сказал, что нужно, пожалуй, осмотреть Ягодную падь, потому что, по его мнению, тигр убит, но итти одному туда боязно.
— Близко смотреть нельзя, — почти шепотом предупредил Тиктамунка.
— Почему нельзя? Все равно ху-ми делать надо, — серьезно сказал Бисянка. — Пойдем, однако, Сидор Иванович... — С этими словами он поднялся, выбил из трубки горячий пепел.
Не успели они отойти от бивака, как за ними увязался и Тиктамунка.
Осторожно ступая по сухой траве, держа наготове ружья, орочи двинулись туда, где был тигр. На кустах жимолости действительно обнаружили капли застывшей крови. Значит, зверь был ранен, но, может быть, ранен легко. Охотники осторожно спустились в падь, всю ее осмотрели и уже было решили вернуться, как вдруг Тиктамунка вскрикнул.
У входа в узкую пещеру лежал тигр — огромный, вытянувшийся, мертвый. Один глаз был у него плотно сомкнут, а второго глаза не было вовсе, зияла пустая глазница.
И тут орочи, забыв прежний страх, громко заспорили.
— Плохо шамана нету, — сказал Тиктамунка. — Как без шамана ху-ми делать, совсем не могу понять.
— Однако верно, — сквозь зубы процедил Бисянка.
— Шкуру в «Пушнину» сдать надо, — твердо заявил Акунка.
— Что ты, Сидор Иванович! — замахал на него руками Тиктамунка и отступил. — Как без шкуры ху-ми делать?
— Верно, конечно, — все тем же безразличным тоном произнес Бисянка, которому, видимо, было все равно, как между собой договорятся его товарищи. Он не осмелился встать ни на чью сторону, пока стороны окончательно не решат, как же поступить с тигром.
— Надо ху-ми делать — повторил Тиктамунка.
— Надо шкуру в «Пушнину» сдать, — настаивал Акунка, и к своим прежним доводам прибавил новые, более убедительные. — Советский закон нарушать нельзя. Все время шкуры в «Пушнину» сдавали, а теперь не хотим. Как можно? Николай Павлович тоже, конечно, скажет в «Пушнину» сдавать!.. Шкура большая, пятьсот рублей стоит, наверно...
— Хорошая, однако, шкурка, пушистенькая, — сказал Бисянка.
Так они спорили почти час. После того как Бисянка окончательно встал на сторону Акунки, было принято следующее решение: шкуру сдать на заготовительный пункт, а освежеванную тушу зверя все же похоронить в амбарчике.
— Все равно ху-ми будет, — сказал Бисянка, обрадованный тем, что и советский закон не будет нарушен и древний обычай орочей будет соблюден.
Тигру ремнями связали ноги, просунули между ними толстую жердь и понесли к реке. Но тут выяснилось, что огромная туша в ульмагду не поместится, да и небезопасно перегружать лодку: Тогда Бисянка предложил соорудить плот и буксировать его вместе с тигром, тем более, что нужно плыть вниз по течению.
Весь поселок вышел встречать охотников. Старики изумились, увидав такого огромного хищника. В последний раз орочи убили тигра лет десять назад вблизи Хуто-Дату.
Сидор Иванович Акунка освежевал зверя. Женщины тупыми косами обезжирили шкуру, и только после этого охотники отнесли ее на заготовительный пункт...
И тут Николай Павлович, вспомнив, что было дальше, откидывается на спинку стула и заразительно смеется.
