— Ну, разве портвешку самую малость. Перешли в комнату.
Зная слабость Карыма, Тихомолов поставил на крытый тяжелой скатертью большой стол бутылку марочного портвейна, лущеный миндаль.
Теперь сидели напротив.
Подняли высокие бокалы, переглянулись и молча выпили.
— Как ушел? — спросил Карым.
— Сами пустили. Хвост привязали и пустили с присказками. За мальчика держали!
— А ты, значит, был таков? Молодец. Ты вообще у нас большой молодец, Валерий Кузьмич.
Нет, вроде бы Карым говорил искренне, без подковырки… Хозяин квартиры отошел от мгновенно накатившего страха и налил снова.
— Ну что же, — спросил понимающе. — За дорогу?
— Дорога наша длинная.
Выпили.
— А с Валентиной как же? — еще глядя в хрусталь бокала, спросил Тихомолов.
— Еще не знаю… Да все равно она не про тебя теперь.
— Чего же это так сразу и не про меня? Где–то устроимся… Или для себя бережешь? — нехорошо улыбнулся Тихомолов.
— Дурак ты, — беззлобно отозвался Карым. — Обмануть ты умеешь, это так, а понять… У нее своя жизнь началась. И не надо бы ее портить, ох, не надо бы… И так без счастья живет, а девка — золотая, — он задумчиво повторил, глядя в стол: — Золотая. — И вскинул глаза. — А вот ты жил паскудой и паскудой кончишь. Придется тебе помереть!
Тихомолов увидел в его глазах страшное и побелел.
— Ты… Ты что?
— А ты как думал? — подался вперед Карым. — Ты как думал, гнида, Карыма обмануть и потом ногами ходить? Я вроде не пойму ничего… Не дрожи, шкура! Ты, значит, наши общие билеты у Фатека взял, сделал вид, что спрятал их у Райки, а ее уговорил показать, будто она их в палатке оставила, так? Хи–те–ер… Главное, чтоб я услыхал, будто они в палатке пропали, а какие билеты, это мы с тобой знаем. Дай–ка их сюда…
Карым не шелохнулся, но внимательно следил, из какого кармана Тихомолов их начнет доставать.
Тот достал конверт из внутреннего кармана пиджака, протянул через стол. Рука с конвертом дрожала.
— Брось сюда, из руки не возьму.
Холодные пальцы выронили конверт на скатерть, потом Тихомолов осторожно убрал руку.
— И Райку загубил… Зачем? Боялся, что про билеты мне скажет?
— Родионов… Мусор этот на нее вышел.
— Родионов, — повторил Карым. — Видно, судьба им с Валюхой… Ты ведь и не знаешь, что он с ней ходит.
— Это ж они под тебя! — крикнул Тихомолов.
— Не–ет, я бы понял. И ее знаю. Увидит его — светится вся, — печально вспомнил Карым. — Вчера его у нас из зубов вынула… Я же и в спасители попал, — он резко оборвал невеселый смешок. — Райку — кто? Иляс?
Тихомолов кивнул и разъяснил подобострастно:
— Он у них сначала колоться начал… При мне тебя назвал, так я криком ему рот зажал.
— Зажал! Ты же нас всех жадностью и заложил через палатку эту… Умен Валькин опер, ох, умен, хоть и молод! А ты — сука. Прощай.
Стрелял он, не меняя позы, под столом.
Дважды дернувшись, Тихомолов, кренясь, сползал со стула, стекленея глазами.
Больше не взглянув на него, Карым пошел из комнаты, хлопнула дверь в прихожей.
Когда уже отошел от дома, сзади в конце улицы засветились фары.
Прыгнув за дерево на газон, он осторожно выглянул…
Машина остановилась, от нее к дому спешили трое.
За окном серел рассвет.
Сержант Комраков вынул кипятильник из большой кружки, захрустел оберткой пачки.
— Чай обратно дочерна заваривать?
— Да, покрепче, — попросил Родионов. — И ложись ты вон к Гундареву… Он маленький, и тебе места хватит.
— Скажете тоже! — обиделся Комраков. — Что же я, спать сюда прислан?
Гундарев с открытым ртом спал на диване, спрятав руки под мышками.
Талгатов загасил сигарету.
— И закурил из–за тебя, и накурился так, даже язык шершавый стал… А мне нельзя!
Стакан был горячий, не беря его руками, Родионов нагнулся, осторожно отхлебнул, все равно обжег губы и скривился:
— Ч–черт…
— Черт не черт, и как хочешь, конечно, а вызывать ее все равно придется, — глядя на него с сожалением, сказал Талгатов.
— Может, прямо сейчас?
— Я бы и сейчас не постеснялся, а ты сам смотри… Можешь передоверить кому–либо, не волки, не обидят зря.
— Не за что ее обижать, — поднял тяжелый взгляд Родионов. — А надо будет — сам опрошу.
— Так надо же, надо! — страдальчески вскрикнул Талгатов. — Эх, доверчив ты, Игорь Николаевич.