Подвиг доктора Бушуева - страница 8
Фёдор Иванович спешил: нужно было обойти всех раненых И успеть вернуться домой до комендантского часа. Конечно, можно было бы сократить путь, свернув на Пионерскую улицу, но тогда ему довелось бы проходить мимо больничной ограды, мимо той ограды, которую строил сам когда-то и за которой теперь не его больница, а чужой госпиталь.
Нет, лучше обойти стороной, чтобы не бередить душу…
Он торопливо свернул на Первомайскую улицу и за углом увидел огромный фанерный барабан для афиш и объявлений. Барабан был обклеен приказами комендатуры и городской управы. Хотя дождь и ветер основательно-таки потрудились над этими сочинениями, превратив их в клочья, но ещё можно было разобрать: «За укрывательство советских военнослужащих — расстрел», «За хранение огнестрельного оружия — расстрел», «За невыход на работу — расстрел…» Расстрел у фашистов был единственной и главной мерой наказания.
Среди лохмотьев объявлений и приказов белело свежее, по всей вероятности, недавно наклеенное «Воззвание к населению города» — захватчики приглашали городскую молодёжь ехать на работу в Германию. И чего только не обещали добровольцам: и хорошее обращение, и сытное питание, и отличные заработки. Словом, райскую жизнь сулили…
Но чья-то смелая рука вывела углём на этом «воззвании» внушительную фигу.
«Молодец», — в мыслях похвалил Фёдор Иванович неизвестного художника.
У колодца на Садовой улице он повстречал знакомую молодую женщину Елену Степановну Соколову, ту самую, которая первой когда-то принесла в больницу раненого ребёнка.
Фёдор Иванович поздоровался, спросил, как чувствует себя мальчик.
— Идёмте, посмотрите, — приветливо сказала Соколова, подхватив вёдра.
— Разрешите помочь вам.
— Ой, что вы, не тяжело.
В крохотной кухоньке Фёдор Иванович увидел своего маленького пациента. Малыш почти совсем выздоровел.
— Ай да молодец, обрадовал ты меня, дружище, — весело проговорил Фёдор Иванович, гладя мальчика по белой, как одуванчик, головке.
— Спасибо вам, Фёдор Иванович, век не забудем, — сердечно поблагодарила мать.
— Тесновато живёте, — заметил он, оглядывая кухоньку.
— Сами видели — жили просторно, а теперь офицеры дом заняли, а нас с Мишей сюда выдворили, — со вздохом пояснила хозяйка. Понизив голос до шёпота, она тревожно предупредила: — Я знаю, от нас вы всегда заходили к бабушке Вороновой. Теперь не ходите, её расстреляли.
— Как расстреляли? За что?
— За красноармейца, которого она у себя прятала. Кто-то донёс, что у бабушки раненый красноармеец лечиться, — со слезами рассказывала Соколова. — Немцы и пристали к ней, как с ножом к горлу: где да где большевика прячешь. Бабушка Лукерья ничего не говорит — знать, мол, ничего не знаю, ведать не ведаю. Не поверили, забрали её и убили…
Поражённый этим рассказом, Фёдор Иванович торопливо спросил:
— А раненый? Что с ним?
— Не беспокойтесь, припрятан.
— Я обещал зайти к нему сегодня.
— Нет, нет, нельзя, пока нельзя, — ответила Соколова. — Я вас потом сама приглашу.
В этот день было невыносимо тяжело на душе у Фёдора Ивановича. После обхода раненых он еле дотащился домой и, не раздеваясь, устало опустился на старый скрипучий диван. Ему хотелось уснуть, забыться, а перед глазами, как живая, вставала старушка Воронова — непоседливая, говорливая, добрая, и явственно слышался в ушах её негромкий с хрипотцой голос: «Вы уж не сомневайтесь, как за родным присмотрю». Присмотрела за раненым красноармейцем и сама погибла…
«Погибла… Но другие женщины, та же Елена Степановна Соколова, не побоялись угроз и всё-таки раненого, скрыли, рискуя своими жизнями. Значит, не покорились они врагу и никогда не покорятся», — заключил Фёдор Иванович.
Вечером к нему в комнату зашла Майя — сияющая, чем-то взбудораженная. Именно такой он часто видел её когда-то в больнице после удачных операций. Тогда её радость была вполне понятной и оправданной, а сейчас? Чему она может радоваться сейчас?
— Мы теперь очень богаты! — неожиданно воскликнула Майя. — Представляете, я принесла десять килограммов картошки, два килограмма перловки и целый килограмм маргарина!
Фёдор Иванович понимал, что в их теперешнем положении это действительно немалое богатство, но стоит ли так восхищаться? Да неужели Майя и в самом деле безудержно рада этим килограммам?
