Фёдор Иванович и Николаев в недоумении переглянулись.
— Быстро, быстро, — торопил унтер-офицер.
Смутная тревога охватила сердце. В кабинете лагерного коменданта Фёдор Иванович увидел несколько гестаповцев.
— Обыскать! — по-немецки приказал офицер, видимо, старший из всех.
У доктора и фельдшера вырвали из рук чемоданчики и их содержимое — бинты, порошки, таблетки, пузырьки, баночки, ножницы, пинцеты — всё это было вывалено на широкий письменный стол и глаза эсэсовцев жадно впились в каждую вещь врачебных принадлежностей.
Ловкие, привычные к обыскам, руки быстро обшарили карманы, полы одежды медиков, проверили каждую складку.
Фёдор Иванович стоял посреди кабинета с вывороченными, торчавшими в стороны карманами, чувствуя, как леденеет в груди сердце. Он видел, с какой внимательностью осматривали эсэсовцы каждый свёрнутый бинт, ощупывали каждый порошок, пробовали даже остроту ножниц, заглядывали в бутылочки с лекарствами, потом долго и дотошно ковыряли ножами в чемоданчиках.
Фёдор Иванович еле стоял на ногах, уже стала покалывать культя, холодная испарина выступила на лбу, а эсэсовцы продолжали своё дело. Он краешком глаза взглянул на фельдшера — тот стоял внешне спокойный и невозмутимый, он даже чуть насмешливо смотрел на увлечённых обыском фашистов. Но было заметно, как от напряжения пульсировали бугорки желваков на лице у Николаева.
— Забирайте! — крикнул офицер. Разочарованный неудачным обыском, он отошел к окну, прикуривая от зажигалки.
Фельдшер стал бережно укладывать в чемоданчики их содержимое. У него хватило мужества подмигнуть унтер-офицеру, дескать, напрасно старались, ошибочка вышла…
Фёдор Иванович не заметил, когда появился в кабинете комендант лагеря, он только услышал его хриплый голос:
— Извините, доктор, служба…
— Да, да, служба, — машинально ответил он, ещё не веря в то, что опасность миновала, что в их чемоданчиках ничего не нашли.
«Почему нас обыскивали? Неужели охранникам стало что-то известно? А может быть, это предосторожность?» — терялся в догадках Бушуев.
— Пожалуйста, идите и продолжайте приём, — любезно предложил комендант. А когда медики ушли, он схватил телефонную трубку. — Вы были правы, полковник, доктор Бушуев и его помощник не причастны к этому злополучному патрону, — сообщил он Дикману. — Мы проверили у них всё до ниточки и ничего не обнаружили.
— Вы хоть извинились перед доктором Бушуевым? — прозвучал в трубке голос Дикмана.
— О да, полковник, я не мог не извиниться.
— И всё-таки, что вы думаете о патроне? — спросила трубка.
— Ума не приложу, полковник, мы перевернули в казарме всё кверху дном, проверили каждую щель и ничего не нашли.
— Странно, очень странно, майор, — удивлялась трубка. — Всё-таки будьте более бдительны.
В этот день унтер-офицер с большущей кобурой на животе вообще не появлялся в приёмной.
Фёдор Иванович взглянул на фельдшера.
— Ну как, Николай Николаевич? — спросил он.
— В норме, — с улыбкой ответил фельдшер. — Сегодня мы приняли самое настоящее боевое крещение. Без этого боец не бывает бойцом.
Фёдор Иванович кивнул головой.
— Да, приняли крещение. Нелёгкое это дело — быть бойцом.
— Нелёгкое, — согласился Николаев. — Ну что ж, Фёдор Иванович, начнем наш очередной приём.
Первым пришёл Коренев. По его виду было заметно — в лагере что-то произошло.
— Самарина расстреляли, — глухим голосом сообщил он.
— За что? — спросил ошеломлённый этой вестью Фёдор Иванович.
— Неизвестно. Других никого не тронули. Самарину мы верили. Он человек твёрдый.
— Нас обыскивали, — сообщил Фёдор Иванович.
Коренев с тревогой посмотрел на доктора.
— Не беспокойтесь, ничего не нашли.
— У нас тоже был обыск и тоже ничего не нашли. Командир просил передать товарищам, чтобы ускорили операцию.
— Хорошо, передам.
Это был, пожалуй, самый тяжёлый приём в жизни Фёдора Ивановича. Он думал о Самарине, о твёрдом и смелом человеке, который умер, но не выдал товарищей.
