«Не медли, доктор Бушуев, ищи здесь таких, как тот русоголовый парень, скорей, скорей ищи, они здесь есть, они тоже, наверное, ищут тебя», — подумал Фёдор Иванович. Эта неотступная мысль не покидала его и на амбулаторном приёме в лагере. Он напряжённо всматривался в лица пленных, зорко ощупывал их с ног до головы, желая проникнуть в сокровенные тайники мыслей каждого.
У окна, равнодушно позёвывая, стоял всё тот же унтер-офицер с большущей кобурой на животе. Казалось, он вовсе не интересовался этим приёмом и делал вид, будто ему ужасно тоскливо торчать без дела в приёмной. Но Фёдор Иванович замечал: унтер-офицер старательно прислушивается к его разговорам с пленными.
— На что жалуетесь? — тихо спросил Фёдор Иванович у невысокого щуплого пленного с острым птичьим личиком.
— Голова что-то, — плаксиво ответил тот.
— Николай Николаевич, поставь градусник, — попросил Фёдор Иванович фельдшера и опять увидел перед собой того первого пациента с нагноившимся ожогом предплечья, и опять их взгляды встретились — глаза у пленного были непокорны, суровы.
— Друг, передай записочку на волю, — услышал Фёдор Иванович торопливый шёпот. Это говорил Николаеву пленный с острым птичьим личиком.
В груди вздрогнуло — вот она, связь, вот кто им был нужен. Фёдор Иванович с опаской взглянул на унтер-офицера. Тот беспечно чистил ногти.
«Только бы не заметил, только бы не заметил», — билась в мозгу тревожная мысль.
Но в следующую минуту произошло такое, чего никак не ожидал доктор Бушуев. Николаев выхватил из-под мышки мужичонки градусник и, даже не взглянув на него, зло выкрикнул:
— Здоров! Нечего доктора обманывать. Я тебе не почтальон! — и дал пленному такую затрещину, что тот лбом распахнул дверь и растянулся на полу в коридоре.
Унтер-офицер захохотал раскатисто.
Фёдор Иванович растерянно смотрел то на охранника, то на фельдшера, не понимая, что произошло, и опять встретился с глазами стоявшего перед ним пленного.
— А с рукой у вас лучше, да, да, гораздо лучше, — сказал он, чтобы подавить в себе растерянность.
— Спасибо, — каким-то странным, не то насмешливым, не то осуждающим, голосом произнес пленный и, грубовато толкнув доктора, направился к выходу.
В санках по дороге домой Фёдор Иванович допытывался у Николаева — в чём дело, что случилось? Почему он так обошёлся с больным, наградив его затрещиной?
— Это была провокация. Сами охранники подсунули нам «больного».
— Ты уверен?
— Да, уверен, — твёрдо отвечал фельдшер, — Операция была рассчитана на простачков.
— На простачков, говоришь? Эх, Николай Николаевич, а я, выходит, простачок, потому что непременно взял бы записку, — с огорчением признался доктор.
— Нет худа без добра. Теперь нам с вами будет ещё больше доверия, — успокоил его Николаев.
— А что, если это был действительно наш человек?
— Не думаю, — возразил фельдшер. — Но если даже предположить, что это был наш человек, товарищи из лагеря должны понять: нельзя так грубо работать.
Дома Фёдора Ивановича встретила Майя.
— Ты что в темноте сидишь? — с порога спросил он.
— Поневоле сумерничаю. Забыла зажигалку в больнице, а спичек нет. — Она помогла ему снять пальто. — Давайте вашу зажигалку, дареную комендантом.
Фёдор Иванович сунул руку в карман халата и вместо зажигалки нащупал какой-то бумажный шарик. Зажигалка нашлась в другом кармане. Когда на столе ярко вспыхнула керосиновая лампа, он снова взял бумажный шарик и стал разворачивать его. Это был обрывок грубой обёрточной бумаги, на котором печатными буквами было выведено: «Эскулап, если ты ещё раз придешь к нам, вини себя и тех, кто тебя посылает». Подписи не было.
— Майя, ты посмотри, что оказалось у меня в кармане?
Прочитав записку, Майя в недоумении посмотрела на доктора.
— Откуда это? Кто писал? — забеспокоилась она.
— Ума не приложу. В кармане нашел.
— Быть может, записка давно лежит в кармане?
— Но ты мне сегодня чистый халат дала… Значит, записку мне подсунули в лагере, на приёме.
— Кто?
— Не знаю, — пожал плечами Фёдор Иванович. — Хотя постой, постой, меня толкнул один пленный с ожогом…
А может быть, не он, кто-то другой. Сегодня их было много, по мнению Николая Николаевича, был даже один провокатор. Может быть, и это провокация? — вслух рассуждал Фёдор Иванович. — Вот что, Майя, мне нужно сейчас же встретиться с Иваном Егоровичем. Давай-ка сходим к нему.
