— Нет, — ответила она. — Если вы помните, его светлость не дал мне достаточно времени на сборы. Макдугал кивнул.
— Что ж, нет так нет.
Она сделала пару шагов к двери и тут вдруг вспомнила про ночную рубашку, которая осталась лежать на постели в ее комнате. Надо бы бросить ее там, где она лежит, мстительно подумала Виктория. И почему она до сих пор не разорвала ее на клочки? Странно, но этот искусно выкроенный кусочек темно-голубого шелка каким-то образом успокаивал и утешал, и ей не хотелось с ним расставаться.
Да если она и оставит рубашку, трезво рассудила Виктория, Роберт наверняка про нее вспомнит и все равно заберет с собой.
— Одну минуточку, мистер Макдугал, — сказала она, метнувшись в соседнюю комнату. Скрутив рубашку, она сунула ее под мышку.
Макдугал и Виктория спустились вниз по лестнице. Шотландец провел ее в маленькую уединенную комнату, где, как он заявил, Роберт к ней вскоре присоединится. Виктория, к удивлению своему, обнаружила, что ужасно хочет есть, и прижала руку к животу, тщетно пытаясь заставить его не урчать. Правила хорошего тона требовали, чтобы она подождала Роберта, но вряд ли книги по этикету могли посоветовать, как себя вести в том весьма необычном положении пленницы, в каком она пребывала уже второй день.
Виктория подождала минуту-другую и, как только ее живот в третий раз напомнил о себе, решила забыть о хороших манерах и потянулась к тарелке с тостами.
После тостов, двух яиц и огромного куска пирога с почками, она услышала скрип открываемой двери и голос Роберта:
— Приятного аппетита.
Она подняла глаза от тарелки. Вид у него был дружелюбный, любезный и до невозможности жизнерадостный. Викторию охватили смутные подозрения. Тот ли это человек, который вчера ночью силой выдворил ее из своей комнаты?
— Умираю от голода, — объявил Роберт. — Как тебе завтрак? Вкусно?
Виктория запила чаем очередной кусок пирога.
— С чего это ты так любезен со мной?
— А ты мне нравишься.
— Вчера ты меня терпеть не мог, — пробормотала она.
— Вчера я, скажем так, заблуждался.
— Заблуждался? Значит, за последние десять часов на тебя снизошло просветление?
Он хитро поглядел на нее.
— Именно так.
Виктория аккуратно опустила чашку на блюдечко и с расстановкой сказала:
— Может, ты соблаговолишь поделиться со мной, что явилось причиной столь неожиданного просветления?
Какое-то мгновение он внимательно смотрел ей в глаза, потом сказал:
— Будь так любезна, передай мне кусочек пирога.
Виктория схватила тарелку с пирогом и отодвинула ее на другой конец стола.
— Не передам, пока не ответишь.
Он усмехнулся.
— Нечестно играете, моя леди.
— Я не твоя леди, и я хочу знать, почему это ты такой веселый. По правде говоря, тебе бы следовало рычать на меня с пеной у рта.
— По правде говоря? Ага, так ты признаешь, что я имел полное право на тебя сердиться?
— Нет! — Слово это далось ей не так легко, как она бы того хотела.
Он пожал плечами.
— Впрочем, это не важно, поскольку я больше не сержусь.
Виктория оторопело уставилась на него.
Воспользовавшись ее замешательством, Роберт добрался до тарелки с пирогом.
— Ну что, я заслужил кусочек?
Виктория моргнула несколько раз и закрыла рот. Фыркнув, она уткнулась в свою тарелку. А потом в течение последующих десяти минут наблюдала за тем, как он поглощает свой завтрак.
Дорога от Фэвершема до Рэмсгейта заняла бы добрых полдня, но не прошло и часа, как на лице Роберта появилось выражение «ах какая потрясающая идея», и он заколотил в переднюю стенку кареты, призывая Макдугала остановиться.
Экипаж встал, и Роберт резво спрыгнул с подножки с сияющим видом, продолжая радоваться неизвестно чему, что уже начало несколько раздражать Викторию. Он обменялся несколькими фразами с Макдугалом и вернулся в карету.
— Ну, и что все это значит? — хмуро спросила Виктория.
— Я приготовил тебе сюрприз.
— — Наверное, я начну скоро вздрагивать при слове «сюрприз», — пробурчала она.
— Да ну же, Виктория, признайся, что я внес в твою жизнь некоторое разнообразие. Она насмешливо хмыкнула:
— Что ж, если похищение рассматривать как нечто, вносящее некоторое разнообразие, тогда, возможно, вы и правы, милорд.
