— Как ты посмел? — кричала она. — Как у тебя наглости хватило так поступить со мной? Значит, все это время ты только делал вид; что уважаешь мою независимость?
— Виктория, — прохрипел он, пытаясь освободиться.
— И давно ты это задумал? — Он не ответил, и она принялась его трясти. — Отвечай, давно?
Тут Роберту наконец-то удалось оторвать ее от себя, но это потребовало от него таких усилий, что Виктория отлетела в. угол кареты и растянулась на полу.
— Ради всего святого! — вскричал он, хватая ртом воздух. — Ты меня чуть не задушила.
Виктория ответила с пола, сверля его гневным взглядом.
— Ты это заслужил.
— Когда-нибудь ты скажешь мне за это спасибо, — сказал он, прекрасно зная, что это замечание приведет ее в ярость.
И действительно, он не ошибся. В ту же секунду лицо Виктории покрылось красными пятнами.
— Я за всю свою жизнь еще никогда так не хотела кого-нибудь убить, — прошипела она.
Роберт потер онемевшую шею и с чувством заметил:
— Я вполне тебе верю.
— Ты не имел никакого права так поступать. Неужели ты так мало меня уважаешь, что осмелился… осмелился… — Она умолкла — страшное подозрение закралось ей в душу. — О Господи! Ты что, опоил меня зельем?
— Черт возьми, с чего ты решила?
— Я почувствовала слабость. А потом уснула.
— Это не более чем счастливое совпадение, — возразил он, небрежно взмахнув рукой. — И я благодарен за это судьбе. Что хорошего, если бы ты вопила всю дорогу, пока мы проезжали по улицам Лондона?
— Я тебе не верю.
— Виктория, я не злодей, уверяю тебя. Да и кроме того, скажи, разве я был поблизости, когда ты обедала? Сегодня я даже не приносил тебе пирожных.
Это была правда. Вчера Виктория произнесла обличительную речь, главной темой которой была его расточительность, и потребовала от Роберта обещания, что он раздаст купленные им пирожные бедным сиротам. И как ни была она зла на него, она все же вынуждена была признать, что он все-таки мало похож на злодея-отравителя.
— Если хочешь знать, — добавил он, — я не строил никаких планов насчет твоего похищения вплоть до вчерашнего дня. Я надеялся, что ты сама образумишься, и мне не придется прибегать к таким крутым мерам.
— Надо понимать, мой отказ от твоих услуг ты расцениваешь как безумие?
— Если из-за этого ты предпочитаешь ютиться в самой гнусной дыре, какую только можно найти в Лондоне, то да.
— Это далеко не самая гнусная дыра, — ворчливо отозвалась она.
— Виктория, позапрошлой ночью перед твоим домом был убит человек! — выкрикнул он, потеряв терпение.
Она испуганно заморгала.
— Правда?
— Правда, — прошипел он. — И если ты думаешь, что я буду сидеть сложа руки, ожидая, пока ты сама не станешь жертвой…
— Прошу прощения, но я, по-моему, уже жертва. По меньшей мере — жертва похищения.
Он раздраженно глянул на нее сверху вниз.
— Ну, а по большей мере?
— Жертва насилия, — огрызнулась она.
Он откинулся на спинку сиденья и самодовольно заметил:
— Это не будет насилием, уверяю тебя.
— — И ты думаешь, я захочу тебя после всего того, что ты со мной сделал?
— Ты всегда меня хотела. Просто в данный момент ты не хочешь меня видеть, но на самом деле все остается по-прежнему.
Несколько минут Виктория молча обдумывала его слова. Затем, сощурив глаза так, что они превратились в узенькие щелочки, сказала:
— Ты ничуть не лучше этого негодяя Эверсли. Тут уже Роберт покрылся красными пятнами.
— Не смей сравнивать меня с ним!
— А почему бы и нет? Мне кажется, сравнение вполне уместно. Вы оба оскорбили меня, оба использовали силу…
— Я не использовал силу, — процедил он, стиснув зубы,
— Однако ты почему-то не торопишься открыть дверь кареты и позволить мне покинуть твое общество. — Она скрестила руки на груди с самым решительным видом, но сидя на полу не так легко было принять исполненную достоинства позу.
— Виктория, — сказал Роберт с выражением безграничного терпения, — мы сейчас находимся на дороге в Кентербери. Уже стемнело, и вокруг ни души. По-моему, ты и сама не захочешь выйти из кареты.
— Будь ты проклят! Знаешь, как я ненавижу, когда ты начинаешь решать за меня, что я хочу, а что нет?
Роберт вцепился в сиденье, чтобы унять дрожь в руках.
