Скинули шинели и занялись ранеными. Не успели мы, как следует, перевязать принесенного в избу, как у дверей и окон показались немецкие солдаты и стали кричать что-то на немецком языке. Мы сразу поняли, что они требуют, чтобы мы вышли из избы.
Избегая лишних осложнений, мы вышли все, надеясь, что после того, как мы скажем, что в избе лежат тяжелораненые, мы вместе о ними вернемся туда и захватим шинели.
Наша наивность сейчас же выдала себя. Немцы нас обратно в избу не пустили, они не только не обратили внимания на наши знаки, что в избе раненые, и мы без шинелей, но, закричав на нас, потребовали, чтобы мы подняли вверх руки.
Начались обыски. Отбирали часы, кольца, заставляли обмениваться сапогами. Признаться, нам в России много рассказывали про немецкие жестокости, но такое поведение культурных немцев нас поразило. Но после выяснилось, что это только были относительные грубость и насилие. Война сделала зверьми всех, как культурных, так и некультурных. Все народы Находились под тяжелой пятой империализма и теряли свой облик.
В избу нас так и не пустили. Без шинели, в одних гимнастерках нас погнали, как баранов, по улице деревушки; наше пленное стадо постепенно увеличивалось и через несколько десятков минут уже возросло до нескольких сот, пожалуй, и тысячи человек.
Казалось бы, что немцы нас должны были повести в противоположную сторону. И мы были крайне поражены, когда они повели нас с собой —в наступление. Значит, правда, что немцы оборонялись колоннами пленных!? Как не хотелось этому верить! Но факты, говорят, самая неприятная вещь для мечтателей. Сообразуясь с передвижением своих частей, немцы перегоняли штыками и нас; мы все время занимали положение как бы барьера.
Из лесу к нам навстречу неслись пули, сбоку трещал пулемет. Видно было, что оборонявшиеся решили удержаться в лесу, по крайней мере, до вечера. .
Снова загрохотали немецкие душки, затрещали в лесу сучья и вершины деревьев, пули над нами перестали свистать, нас отвели в сторону, и немецкие части бросились уже в лес.
Теперь только нас повели обратно к деревне, передали нас новым конвоирам и погнали по дороге, как после оказалось, в местечко Брезян.
На дороге и вдоль ае валялись трупы убитых с поднятыми вверх руками и ногами. Встречались я раненые. Они ковырялись по земле, стонали, кричали, ругались, но на них ник то не обращал никакого внимания.
Нас стеной окружали конвоиры, и мы должны были передвигаться тесными рядами.
Стало темнеть: И только теперь мы почувствовали, что уже вечер и сумерки спускаются на землю, орошенную кровью «врагов» и «своих». Какое издевательство над человеческим самосознанием!
Падал снег тяжелыми хлопьями. Было холодно. Впервые с утра захотелось есть.
Это было 6 (19) ноября 1914 года.
Нас пригнали в местечко Брезин.
Было темно. В городе царила мертвая тишина. В окнах нельзя было увидеть ни одного огонька.
Остановились около костела. Сразу догадались, что костел послужит местом нашего ночлега. И действительно, немецкий солдат открыл костел, и нас стали загонять, как обыкновенно загоняют в хлев скот.
Костел был не из больших, и партия пленных кое-как разместилась. Было мрачно. Сумерки уходили в высокие своды. Около алтаря горели две большие восковые свечи, я свет от них тенями отливался в темных углах костела.
Не успели мы как следует разместиться, как отворились двери, и в костел хлынула новая волна пленных. Костел наполнился до краев. Было так тесно, что трудно было не только присесть, но и стоять. Среди нас были и раненые; немцы отделяли лишь тяжело раненых; всех тех, которые могли двигаться, приобщали к общей массе пленных.
В тесноте раскрывались наспех перевязанные раны; негде и некому было их перевязать. Люди стонали, ругались, несло запахом свежей крови…
В полумраке костела вырисовывался как-то особо алтарь. Долгое время притиснутые к алтарю не осмеливались взбираться на него. Среди пленных было много фанатиков-католиков. Они со слезами просили сохранять неприкосновенным престол. Бедные, они сохранили уважение и преданность к своему богу в то время, когда против его существования вопили камни на мостовой. Напрасны были их просьбы. Уставшие пленные стали взбираться и на престол и под него.
