Иногда он вскакивает и идет, осторожно ступая по гальке, к морю… Ступит бережно в воду, остановится, заткнет большими пальцами уши, указательными — ноздри и:
— Уф!
Окунается в море…
Окунувшись, вертит ассиро-вавилонской бородкой, как козел, и озирается вокруг…
А кругом ребята хохочут, даже море смеется. Они кувыркаются, как дельфины, ныряют, подплывут вдруг к ассиро-вавилонской бородке и ляпнут по тресто-синдикатской "барыне".
— Ух, мерзавцы! Поймаю, голову оторву! Хулиганы! Тогда уж не поплаваешь, сукин ты сын!
А ребята катаются со смеху.
Станут вокруг, заткнут уши и ноздри пальцами…
— Заткни, Петька, еще одну дырку, а то рук не хватает! — И:
— Уф!
Окунаются в море. Дразнят "барина".
Волосатое чрево с сердцем плюет, ругается и вылезает на берег.
Петька стремглав кидается к нему с криком:
— Кот!
"Барин" в ужасе подпрыгивает и падает на гальку.
А ребята уже кувырком в море, с криками поплылии к скале, что торчит среди волн, белой пеной обрызгана.
— У-у! Ракальи!
И лежат вповалку "православные", прогреваются…
А солнце их кипятком, кипятком…
И стонут, и охают, и кряхтят "православные", с боку на бок перекатываясь.
А потом вскакивают, бегут к морю, бросаются в его волны сине-зеленые:
— Ух! Ух! Ух!
И кружатся, хлопают, плещутся… Хорошо!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Проходит иной раз мимо мужской стороны прекрасный пол… И заслоняется платочком, и отворачивает личико и лишь одним глазом из-под платочка: зырк! зырк!
Анатомией человеческого тела интересуется.
А иногда кто-нибудь из Аполлонов на женскую забредет "задумавшись". Тогда веерами взлетают полотенца и экстренно прикрывается все, что составляет непреложную принадлежность прекрасной половины рода человеческого…
Чтоб не сглазил ненароком!
А вот у камня старичок, усы торчком. Он бесстрастен и невозмутим. Пришел исключительно с лечебной целью. Рядом с ним бинокль. И когда никто не видит, он поскорее за бинокль и… на женскую сторону…
"Лечится" старичок.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
А на стороне на той, на женской, как раз вытаскивает из моря свои телеса какая-то Венера, пудов этак на девять с половиной.
Под ее "гибким" станом галька скрипит, а волны о нее разбиваются, как о скалу Деву…
У нее, очевидно, чахотка "восемнадцатой стадии"…
Вытащила и расплылась студнем на берегу. Тяжело дышит, две подушки на груди подкидывая…
Заслонила горизонт…
Так и хочется сказать словами Саши Черного:
Мадам! Вы задом
затмили солнце.
А солнце прекраснее вас!
1927
Перевод А. и З. Островских.
