Адам качает головой.
— Безумие какое-то, — произносит он. — Почему Амина не рассказала? Как она могла бросить Стеллу одну, позволить ей пройти через все это?
Я открываю рот, но осекаюсь на полуслове. Адам ни за что не простит меня. Он никогда не поймет.
— А ты? — спрашивает он. — Ты?
Это, скорее, констатация факта, но в его голосе не слышно обвинения.
— Чего не сделаешь ради своих детей, — говорю я.
Адам смотрит мне в глаза. И у меня возникает мысль — а вдруг он все же в состоянии понять меня?
— Я люблю тебя, — шепчу я.
Теперь мне ясно, что это правда. Именно так. Я люблю Адама. Я люблю Стеллу. Я люблю нашу семью.
В динамике раздается треск, и всех приглашают обратно в зал заседаний номер два.
Мы с Адамом сидим, держась за руки. Места для посетителей почти пусты. Наверное, многие журналисты решили, что суд будет совещаться долго, и ушли. Другие, вероятно, не ожидают никаких сенсаций и рассчитывают, что Стелла останется в изоляторе, пока решение суда не вступит в силу, что произойдет позже.
Она сильно исхудала. Волосы свисают спутанными прядями, взгляд пустой и тусклый. В нашу сторону Стелла даже не смотрит. Как и все остальные, она не сводит глаз с Йорана Лейона.
— Совещание состоялось, — произносит он и смотрит на присяжных, — и суд готов огласить приговор.
Мое сердце на мгновение замирает в груди. Как, у них уже есть решение? Хотя прошло не более двадцати минут.
Адам сжимает мою руку:
— Они уже все решили?
Я киваю и подаюсь вперед.
В мире для меня не существует ничего, кроме голоса Йорана Лейона. Я не все могу разобрать, но самое главное достигает моего сознания. Самые важные слова проникают сквозь гул в голове и настигают меня, как мощные удары в лицо.
Я сижу не шевелясь. Мой мозг регистрирует информацию, но отказывается ее воспринимать.
Через некоторое время я поворачиваюсь к Адаму. Он сидит, уставившись в пол.
Это не может быть правдой. Я не могу поверить, что это правда.
— Суд постановил: уголовное дело в отношении Стеллы Сандель прекратить, меру пресечения отменить.
По залу пробегает шумок. У меня в мозгу сплошной хаос. Это правда?
— Что происходит? — спрашивает Адам, глядя на меня округлившимися глазами.
— Уголовное дело прекращено. — Только когда я произношу это вслух, до меня доходит смысл. — Стелла свободна!
В следующую секунду Микаэль встает и обнимает Стеллу. Люди, сидящие на местах для слушателей, начинают двигаться. Всем вдруг становится жутко некогда. Рослый охранник надувает грудь и смотрит по сторонам ястребиным взглядом. И я наконец способна осознать, что все это происходит на самом деле.
— Стелла! — кричу я, пробиваясь между стульями, прохожу мимо строгого охранника, мимо Микаэля, который улыбается мне едва ли не со слезами на глазах.
Я иду, как по мосту, перекинутому через все плохое, что было раньше, через тоннель сияющего света и падаю в объятия Стеллы.
За нами раздается удивленный голос Адама:
— Это правда? Что произошло?
— Цепочка улик рассыпалась, — отвечает Микаэль с такой гордостью в голосе, что можно подумать, будто это в первую очередь его заслуга. — После твоих и Амининых свидетельских показаний возникло чересчур много сомнений. Они были вынуждены освободить Стеллу.
Адам смотрит на Микаэля.
— Прошу прощения, что сомневался в тебе, но ведь я ничего не знал, — произносит он. — Теперь я понимаю, чтó ты сделал для нашей семьи.
Микаэль выглядит ошарашенным. Он кивает Адаму, а когда потом бросает взгляд в мою сторону, я замечаю у него на губах улыбку. Похоже, он наслаждается моментом. Так вот почему он все это делает!
— Прости меня, Стелла, — говорю я, убирая с ее лица прядь волос.
— За что?
— За это. За все.
Она смотрит на меня долгим взглядом. Моя девочка. Я обнимаю ее и не хочу больше отпускать. Ее сердце стучит у моей груди, наши глаза снова встречаются, и меня охватывает почти забытое ощущение покоя.
— Мама, — шепчет она.
Не имеет значения, сколько ей — девятнадцать лет или четыре недели. Она всегда будет моим ребенком.
Ради нее я готова на все.
— Я люблю тебя, мамочка.
Я пытаюсь ответить, но в горле стоит ком. Словно пробка из чувств. Многолетняя тоска, не имевшая выхода. И когда плотина прорывается, кажется, все мое тело превращается в воду.
