В ту минуту, когда я обнаружила, что Стелла забыла дома мобильник, мне стало ясно, что случилось нечто ужасное. Свой телефон Стелла не забывает никогда. С каждой минутой моя тревога нарастала. Наконец я уже не видела другого выхода, кроме как пролистать ее сообщения.
С ужасом прочла я последнее отчаянное письмо Стеллы Амине. На мгновение у меня возникла мысль показать это Адаму, но я тут же поняла, что это имело бы катастрофические последствия.
Я сидела на диване, не сводя глаз с мобильника Стеллы, когда позвонил Микаэль.
— Сожалею, Ульрика, но Стелла задержана полицией.
Для меня было шоком снова услышать его голос после стольких лет.
— Она потребовала, чтобы я выступал ее защитником по назначению.
— Что?
Я ничего не понимала. Стелла захотела, чтобы Микаэль был ее адвокатом?
— Она знает, кто ты? — спросила я, когда он поздно вечером подвозил домой нас с Адамом.
— Ясное дело, знает.
Это так типично для Стеллы. Она прекрасно знала, что наши с Микаэлем отношения простираются далеко за рамки профессионального общения, она слышала, как мы разговаривали по телефону, и поэтому потребовала его в качестве адвоката.
Не могла же она все понимать? Не могла знать, что Микаэль нарушит обязанность соблюдать профессиональную тайну и посвятит меня во все подробности дела?
Оставить Стеллу в неведении относительно того, что происходит, одинокой и покинутой в своей камере, — это было ужасное решение. Я так из-за этого мучилась, что в конце концов попросила Микаэля организовать мне встречу с ней, чтобы все объяснить, но Стелла отказалась от встречи, а я не решалась доверить эту задачу Микаэлю. Чтобы выручить из беды и Амину, и Стеллу, нужно дождаться суда. Ставки в этой игре были чудовищно высоки. Я рисковала дочерью. Своей семьей.
В воскресенье утром, вскоре после того, как полиция провела в нашем доме обыск, Амина пришла ко мне. Адам сидел на допросе в полиции, и, когда он позвонил, я выиграла время, сказав, что обыск еще не закончен.
Когда мы приняли решение, Амина достала пакет, который был спрятан у нее под курткой. Она пояснила, что нашла пакет в урне на детской площадке, и я сразу поняла, что в нем.
Мы сели в машину и отправились прямиком на гранитный карьер в Дальбю, где я заехала на узкую гравийную дорожку. Боязливо оглядевшись, я вывалила содержимое пакета на землю. Амина стояла радом со мной и всхлипывала, пока я растаптывала мобильный телефон Кристофера Ольсена.
— И твой тоже, — сказала я.
Она посмотрела на меня, широко открыв глаза. Потом протянула свой телефон, и я вынула из него сим-карту, прежде чем разбить его. Под ложечкой сосало от страха, но времени на колебания не было. Наконец-то я поняла, что именно на самом деле имеет значение в жизни. Настал момент это доказать.
Я взобралась на скалу над карьером — на самый край уступа, где каменная стена круто уходила в воду — такую неподвижную, что казалось, там внизу бездонная черная дыра. Натянув перчатки, я швырнула вниз нож, которым был убит Кристофер Ольсен. Нож пролетел по воздуху, описав широкую дугу, потом острие разрезало темную воду. И глубокое озеро с бульканьем поглотило свою добычу.
Адам делает шаг назад, чуть не налетев спиной на автомат с напитками:
— Ты сама понимаешь, что ты наделала?
Внутри у меня сплошная боль. В эту секунду я раскаиваюсь во всем. Я рискую потерять не только дочь. И Адама тоже.
— Я сделала это ради вас. Ради семьи.
— А как же Амина?
Я киваю.
— Тогда я ничего не понимаю. Я своими глазами видел у Линды Лукинд такие же туфли, как у Стеллы. И она преследовала ее в тот вечер.
Я допиваю последний глоток воды и, скомкав банку, бросаю ее в урну.
— Линда Лукинд не убивала Кристофера Ольсена, — говорю я. — Все, что говорила Линда, пытаясь предупредить Стеллу, вероятно, было правдой. Ольсен подвергал ее чудовищным издевательствам.
С особым усердием я подчеркиваю последние слова. Может быть, чтобы убедить Адама, что он поступил правильно? Или чтобы убедить саму себя?
Взгляд Адама по-прежнему блуждает, ни на чем не останавливаясь.
— А как же те поляки?
— Владельцы пиццерии? — Я пожимаю плечами. — Они, конечно, воришки и обманщики, но к смерти Ольсена не имеют отношения. Они хотели лишь сохранить свою пиццерию в принадлежавшем ему доме.
