Что тут скажешь?
Я сам даже не знаю, что происходит. Как я должен объяснить это Лорен?
— После Челси и того, что она мне сделала, — начал я, не глядя на Лорен. Мне не хочется видеть ее глаза, потому что я не хочу увидеть там исходящее от нее осуждение. Она никогда раньше не критиковала меня, мне было бы больно, начни она думать обо мне хуже. — Измена Челси разрушила меня, Лорен. Притворяясь беременной, пойдя на крайности, чтобы имитировать растущий живот, не разрешая мне прикасаться к себе или сходить с ней на ультразвук… — я прерываюсь, чтобы как-то сохранить самообладание. — Каким же чертовым идиотом я был, веря в то, что моя жена, будучи на третьем месяце беременности, не желает, чтобы я ходил с ней на ультразвук, потому что она не хочет, чтобы я был с ней в кабинете? Я ее муж и врач, черт побери. Ради бога, я психиатр. А ведь даже и не предполагал, что она обманывает меня.
— Ты просто любил ее, — тихо говорит Лорен.
— Как я мог быть настолько глуп? Знаешь, когда Эйлин спросила меня, хотел ли я детей, я, твою мать, соврал ей, сказав, что я никогда серьезно не задумывался об этом. Как мне рассказать ей, что врач, которому она доверяет преодолеть свои страхи, законченный идиот? Как мне сказать ей, что все, чего я хотел — иметь ребенка? Как рассказать, что моя жена обвела меня вокруг пальца, притворившись беременной, с одной лишь целью — продолжить жить на мои деньги?
— Ты не знал, что задумала Челси. Она никогда до этого не давала тебе повода усомниться в себе. Любовь наделяет всех нас шорами[1], Дом.
Мне так стыдно. Милая материнская улыбка Лорен говорит о том, что она умает, что я был не дураком, а просто мужчиной, любящим свою жену.
— Эйлин так чиста, так красива и доверчива, она слишком хороша для меня.
— Между вами огромная разница в возрасте. Это само по себе может иметь последствия, если вы согласитесь продолжать отношения. — Лорен указывает на одно из общественных табу. — Уже не говоря о том, что ты ее врач, а она твоя пациентка. — А это еще одно из основных табу.
— Я знаю, и чесно говоря, я не знаю, сможет ли Эйлин когда-нибудь иметь нормальные отношения.
— Нуу, это вовсе не тебе решать. Ты не можешь решать за нее или говорить ей, что по-твоему мнению нужно ей.
— Нет, не могу, но она еще не готова столкнуться с тем, что я чувствую к ней.
— И что же ты к ней чувствуешь? — невинно спрашивает Лорен, но я знаю, что она делает. Она заставляет меня увидеть и признать мои чувства к Эйлин. Я полностью отдаю себе отчет в том, что она сейчас манипулирует мной, я и сам занимаюсь тем же.
— Еще слишком рано говорить об этом.
— Правда? — спрашивает она с притворным удивлением, почти смеясь надо мной. — Потому что, как я думаю, ты совершенно точно знаешь, чего хочешь, Дом.
— Ей еще предстоит через многое пройти. — Качаю я головой, запуская пальцы в волосы.
— Вам обоим предстоит пройти долгий путь, но разве оно того не стоит? Тех чувств между вами?
— Хммм, — это все что, я могу сказать и, соглашаясь, качаю головой.
Она встает из кресла.
— Сегодня я ухожу домой раньше обычного; Чарли ведет меня на свидание. И принимая во внимание то, что сегодня пятница, какие у тебя планы на вечер?
— Мы с Оскаром идем на ужин, выпьем что-нибудь. Ничего интересного, — говорю ей я.
— Черт, этот твой братец что-то с чем-то. Была бы я лет так на двадцать пять помоложе. Как у него дела?
— У него все отлично. На износ работает над каким-то крутым делом, поэтому, собственно, мы и идем сегодня ужинать.
— Просто помни, что я уйду через часа два для того, чтобы приготовиться к свиданию с Чарли. — Лорен идет к двери. Не доходя до нее, она поворачивается и смотрит на меня. — Все получится. Все вещи находят свой путь к общему знаменателю, — говорит она, оставляя меня наедине со своей мудростью.
Я тру руками лицо, расчесываю пальцами волосы и возвращаюсь глазами к пустому экрану своего компьютера.
Стояк пропал, но после нашего разговора с Лорен, я смущен даже больше, чем был до этого.
Что останется в моей жизни, если я продолжу врать сам себе.
Но…
Я также знаю, что я хочу удержать то, что есть между мной и Эйлин, каким бы хрупким оно не было.
