— Сегодняшние христиане уже не ждут Конца света?
— Мы ждем Конца света. Мы знаем, что он будет, мы наблюдаем за все более явными признаками его приближения… но мы привыкли думать, что это не случится завтра. Наученные двухтысячелетним опытом христианской истории, мы понимаем, что нам еще жить, неизвестно сколько, бок о бок с разными людьми. И мы скрываем эту эсхатологическую[50]напряженность внутри своих сердец. Отсюда у нас такая стариковская, мудрая осторожность, в противовес безудержной, юношеской смелости первых христиан.
В этом состоит радикальное отличие психологии древней Церкви и сегодняшней. Древняя Церковь ждала Конца света, жаждала его. Мученики, которые ломали идолов, знали: сегодня нас убьют, а завтра Христос придет. Или завтра нас убьют, а Он придет послезавтра, или завтра же, когда нас будут казнить! Нынешняя Церковь уже с давних пор молится Богу: «Потерпи нас, Господи! Подожди еще, не спеши. Дай нам покаяться. Дай войти в Церковь всем тем, кто в Церковь не вошел. Дай прийти к познанию Тебя тем, кто не познал Тебя!»
Как нам быть сейчас, как найти грань между мудрой осторожностью и дерзновением?
Безусловно, не нужно сразу звать всех к повторению подвигов древних мучеников. Если мы сейчас начнем заходить в буддистские храмы с молотками и крушить там фарфоровых будд, то я не думаю, что жизнь станет намного лучше и что мы приблизимся к истине. Начудить мы начудим, конечно, но не приблизим торжество истины!
Как бы это страшно ни звучало, мы на самом деле давным-давно, много столетий назад, устроились в этом мире. Мы нашли себя в нем и не спешим радикализировать свою жизнь. И в этом есть некий грех отказа от эсхатологизма. Ведь Церковь не от мира сего. «Закончи все это, Господи, и гряди!» — это нормальный голос, потому что Церковь живет ожиданием Второго пришествия, она по природе своей эсхатологична. А голос, мягко говорящий: «Да ладно, поживем еще! А можно я кредит выплачу, а потом будет Страшный Суд?» — это уже голос не очень нормальный…
И мы вошли в эту не очень нормальную стадию. Поэтому здесь нужно, конечно, смириться, покаяться и дать себе отчет в происходящем.
— Первые христиане называли языческих богов не просто идолами — бесами. А сейчас не готовы ли мы сказать индуисту или буддисту: «Ладно уж. Хорошо, что ты хоть как-то веришь!»?
— Нет, нет, нет. Может быть, кто-то так и говорит, но Церковь так говорить не может — иначе она изменит Иисусу Христу.
Боги язычников — бесы. Это так и есть. Потому священник имеет право сказать своим духовным чадам: «Отправляешься в Катманду, или в Лаос, или на Мальдивы — не смей ходить по храмам и воскуривать палочки! Ты тем самым приносишь жертву бесу!»
Церковный радикализм не отменяется, Церковь должна быть радикальной всегда. И нельзя говорить: «Верь во что-нибудь, лишь бы во что-то верить». Это неправильно. Я бы сказал, что лучше верить в ничто или не верить ни во что, чем верить в то, во что не нужно верить. Атеизм, как говорил Достоевский, нуль проповедует, а ложная вера проповедует ложного Христа — лучше уж проповедовать нуль, чем ложь. В конце концов, из нуля в плюс выйти легче, чем из минуса в плюс!
— Как быть христианину, который по долгу службы оказался, скажем, в Индии на несколько лет и живет среди тех, кто исповедует веру ложную?
— Ему, скорее всего, надо будет смириться с тем, что он живет среди них и, наверное, полюбить этих людей. Как делала это мать Тереза. Ведь она поначалу не совершала ничего особого, просто хоронила умерших, которые, как собаки, лежали непогребенными на улице, — она погребала их по-человечески, отдавала последнюю честь этим мертвецам. С этого все и началось.
Если придется жить среди язычников — неужели ты будешь каждый день на них плеваться и ругаться? Нет.
В житиях святых египетских отцов есть рассказ о встрече Макария Великого с языческим жрецом. Преподобный Макарий шел по пустыне с учеником, ученик шел быстрее его и встретил языческого жреца, который тащил какую-то древесную корягу в свой храм, для того чтобы принести жертву истукану. И ученик начал его поносить: «Ахты негодяй, идолопоклонник, противник Бога Истинного, идешь, потеешь, тащишь дрова для своих мерзких богослужений!» Язычник не выдержал и в гневе избил до полусмерти этого послушника, и потащил свою корягу дальше. Какое-то время спустя он встретил Макария. И Макарий, завидев жреца, говорит ему: «Мир тебе, Божий человек, трудолюбец!» Тот удивляется: «Почему ты меня так называешь?» — «Потому что ты трудишься, а всякий трудолюбец достоин уважения». — «Но тут только что шел монах, как ты, только молодой, и он назвал меня негодяем и идолопоклонником! Почему же вы такие разные?» Тогда Макарий ответил ему, говоря, что злое слово — оно и доброго злым делает, а доброе слово и злого делает добрым.
