Чтобы скоротать тягостное, почти остановившееся время ожидания и как-то смыть, растворить накопившееся волнение, господа пили, и от вина голоса их вскоре окрепли.
— Господин Уйлаки мечется по Буде, как неприкаянный!..
— А господин Цилли в Вене места себе не сыщет!..
— А чех Искра — в Леве!..
— Не везет им, сам господь от них отвернулся!
— Он ныне за нас стоит!..
Хуняди с тихой улыбкой молча сидел в конце стола, слушая речи, в которых таилась окольная похвала ему. Он оглядывал сидевших вокруг стола, всматривался в усатые, бородатые лица. Каковы истинные мысли и намерения, что скрываются за растянутыми в улыбку ртами, за словами восхваления? Чего ждут от него эти люди взамен отданных ему голосов?
— Твоя милость, говорят, латыни не знает, — обратился к нему Шимон Розгони. — Сторонники Уйлаки беснуются: дескать, может ли стать правителем тот, кто латыни не знает, да и читать-писать лишь кое-как умеет! А я тогда сказал им: не беда, коль он и не знает по-латыни, зато туркам да вам сумеет на зады разборчивую печать поставить и предупреждение написать, чтоб покой страны не смущали!
Господа встретили его слова громким хохотом. Сам Хуняди улыбнулся, хотя укол был ему весьма неприятен. Так и раздавил бы сейчас кубок, который сжимал в руке! Но времени переживать обиду не было — прибыл новый гонец. Гонец встал посреди зала и громогласно объявил:
— Милостивый господин Хедервари сообщает, что правителем теперь уж наверняка станет главный военачальник господин Янош Хуняди!
Вельможи повскакали из-за стола, и уже в который раз за этот день зазвучали виваты. Хуняди чувствовал, твердо знал, что должен выиграть это сражение, он и не допускал возможности проигрыша, но все же известие приятной, теплой волной прокатилось по его сердцу, сразу смыв недавнее огорчение и тревогу. Он тотчас наполнил кубок и залпом осушил его.
— Ведомо ли вам, господа, — громко вскричал он, — какой закон я издам прежде всего? О снесении каждой крепости, которая делу защиты страны не служит. А мои — все для ее защиты!..
Он откинулся на стуле и впервые за долгое время засмеялся с торжеством и облегченьем; от грозного этого веселья даже разгулявшиеся вельможи притихли.
Крепость Хуняд выглядела так, будто давно находилась в осаде, и вот сейчас наступили редкие минуты затишья, когда все уцелевшие и невредимые ее защитники стараются поскорее заткнуть бреши, заделать разрушения, причиненные пушками и метательными машинами: повсюду строили, сверлили, тесали. Из-за лесов, возведенных для ремонта старых и строительства новых башен, стен, вышек, из-за камней, нагроможденных в ожидании камнетесов, из-за известковых ям, ведер с известью, из-за множества суетившихся людей по крепости едва можно было передвигаться. И будто здесь строилась настоящая Вавилонская башня, сквозь адский шум пил, стук молотков, грохот наковален пробивалась отчаянная мешанина языков: миланские зодчие, флорентийские камнерезы, немецкие медники, чешские стекольщики, венгерские обжигальщики извести, румынские резчики по дереву и носильщики камней пытались убедить друг друга в своей правоте. Со строгими лицами произносили лестные слова одобрения, улыбаясь, сыпали отборными ругательствами, но все это было совершенно неважно, даже если бы случайно двое встретившихся понимали язык друг друга; в страшном грохоте они все равно не уловили бы ни единого осмысленного слова. Тот, кто видел в эти дни Хуняд, вправе был усомниться, что из этой полуразрушенной, беспорядочно перекопанной, расковырянной груды камней когда-либо возродится крепость… Сам Хуняди — впрочем с величайшим увлечением принимавший участие в планировке строительства, в совещаниях с мастерами — теперь не слишком верил в успех и, когда мог, прятался от шума и грохота, которые сводили его с ума. Но спрятаться было делом нелегким, так как строители не забывали даже о самых отдаленных закоулках крепости, везде находили то, что требовало перестройки, — то, без чего крепость не будет похожа на италийскую либо иную западную рыцарскую крепость… А госпожа Эржебет, взявшая на себя роль полководца и возглавившая преобразовательные работы, не отклоняла ни одного разумного на вид предложения; однажды во главе победоносного войска стекольщиков она вторглась в спальню, где господин Янош занимался государственными делами, и оттеснила его в гостиную, а на следующий день, предводительствуя медниками, выжила оттуда — и так до тех пор, пока он наконец не разбил постоянный лагерь в оружейной… Правда, прибывшие из баварского герцогства стенописцы и здесь не хотели оставить его в покое, но тут уж он окончательно разгневался и не пустил их к себе, как ни молила его госпожа Эржебет, чем только ни прельщала.
