- Мария, отопри!
Девушка впустила старика, зажгла лампу и выжидающе посмотрела на него. Она недоумевала, зачем в такую пору пожаловал он к ней. Хотела было предложить постелить постель, но Захарыч опередил:
- У тебя тетрадка есть?
- Есть,-удивленно ответила Мария.
- Садись, пиши! - категорически заявил он, присаживаясь к столу.
Мария приготовилась, а Захарыч уперся узловатыми руками в колени, наклонил голову и молчал.
- Что писать-то?
- А ты не мешай. Это тебе не здравствуй да прощай. Дело изложить надо. Чтоб в сознание в полной мере взошло.
Прошло еще несколько минут. Захарыч сидел неподвижно, лишь шевелились косматые брови.
- А ну, что раздумывать! Пиши по простому, как оно есть,- наконец проговорил он, вытер рукавом мокрый лоб и начал диктовать:
"Уважаемый Афанасий Ильич, товарищ Пинясов! Во-первых строках сообщаю, что дело у меня большой пользы и отлагательства не терпит. Я как есть колхозник "Памяти Ленина" решил на старости лет поставить для колхоза водяное хозяйство, а иначе говоря, обрыбить водоемы. Но наши начальники нс хотят взять это в соображение и думают без рыбы коммунизм построить, а для рыбы вроде время не пришло. А без этого ни хрепа не выйдет".
Мария остановилась.
- А может этого не надо? Ведь председателю райисполкома пишешь.
- Пиши все. Что ты понимаешь?
Диктовал он то быстро, и тогда Мария еле успевала записывать, то останавливался и, морща лоб, мучительно думал.
Письмо получилось длинное. Он заставил Марию два раза перечитать все, что-то соображал, потом взял у нее исписанные листки и долго сам рассматривал их.
- А это что у тебя тут в конце? - ткнул он пальцем в последние строчки.
- А это для авторитета. Я, как депутат сельсовета, от себя приписала, что предложение поддерживаю и обещаю тебе комсомольскую помощь.
Захарыч подумал и согласился:
- Ну, если для авторитета, пускай остается.
Он взял ручку, поставил внизу корявую подпись, сам заклеил конверт и, не поблагодарив Марию, торопливо зашагал обратно к центру села, где жил письмоносец.
Со дня на день Захарыч поджидал ответа и часто посматривал на тропинку: не идет ли Мария.
Вначале он был уверен, что Пинясов тотчас же вызовет к себе председателя колхоза и закатит ему выговор за бесхозяйственность. Но вот проходят дни, председателя, видимо, никто не вызвал, к Захарычу никто не приходил и надежда постепенно гасла.
Иногда в грустных размышлениях он бросал работу, садился на пенек и молча смотрел на озеро. Но приближение нереста не давало покою, и он снова уезжал на лодке в заводь, часами копошился там, готовя места для икрометания рыбы.
Стояли погожие дни, вода быстро прогревалась. Пройдет еще несколько таких дней и будет уже поздно, если даже Пинясов и прикажет осуществить его идею.
- Похоже и в верхах ни черта не понимают! - негодовал Захарыч. Иногда у него появлялась мысль бросить эту затею и жить по-старому, но теперь внутри у него будто что-то сдвинулось, чего он уже никак не мог поставить на место.
Наконец, Мария прнщла. Захарыч сидел у ручья и стирал рубаху. Впереди лежало озеро, оно казалось огромным. Правого берега не было видно, а лишь стояли полукругом, словно выбеленные, частые стволы берез, а слева, освещенные, солнцем, опрокинулись верхушками вниз в бездонную глубь прибрежные деревья.
Озеро словно заснуло: ни вода не плеснет, ни кустик не шелохнется. Вдруг на мелководье, поросшем камышом, с шумом плеснулась рыба.
- Ишь, проклятущая, разгулялась! - пробормотал Захарыч.
Он заметил, как недалеко от коряги закачался камыш. Всмотрелся. Огромная щука, лениво пошевеливая хвостом, тихо скользит в воде. Подплыв к коряге, остановилась, как бы в раздумье, и выпучила неподвижные глаза на человека.
Долго они глядели друг на друга. Но вот щука чуть заметно шевельнула хвостом и, как потом уверял Захарыч, по-своему, пощучьи, приоткрыв пасть, беззвучно засмеялась и прямо мимо него спокойно пошла под берегом.
- Ах ты, тварь! - выругался старик и в сердцах бросил в нее ком земли. Щука стрелой метнулась вглубь.
Захарыч и до этого не раз видел, как она играла на просторе пли по зорям гонялась за мальками по мелководью.
