15 ноября
Сегодня юбилей Герхарта Гауптмана. Десять лет назад он получил Нобелевскую премию по литературе и сегодня считается лучшим драматургом Европы после Ибсена. Торжественная часть прошла в университете, большинство студентов и профессоров которого бойкотировало праздник из-за присутствия на нем президента Веймарской республики, лидера социал-демократической партии. Они обвиняют нынешнее правительство в потере национального духа. После юбилейного спектакля в Национальном драматическом театре избранные гости были приглашены на торжественный ужин в дорогом ресторане.
За каждым приглашенным было закреплено определенное место за определенным столом. Было накрыто много маленьких столиков на шестерых и один большой стол на восемнадцать персон, во главе которого сидел юбиляр. Я оказался за большим столом, напротив жены Герхарта. Я сидел лицом к двери, два места рядом со мной были пусты — неужели кто-то пренебрег приглашением нобелевского лауреата?
Наконец гости расселись, гул голосов стих, и поднялся юбиляр, так замечательно подгримированный под Гете, что у меня дух захватило — хоть он сам всегда хвастался этим сходством, но не до такой же степени! Он и речь начал в образе, стал доказывать, что Гете, как и он, писал не для интеллектуалов, а для простого народа. В самый разгар его красноречивой декламации с шумом распахнулась дверь, и вошла Лу Саломе в сопровождении Рильке. Нисколько не смущаясь, она, зажав в пальцах карточку с номером места, под руководством метрдотеля двинулась к нашему столу, за нею неуверенно плелся Рильке, смущаясь за двоих.
Наблюдая, как она, окинув меня холодным взглядом, усаживает Рильке между мной и собой, я вспомнил утверждение Элизабет, что Лу всегда опаздывает намеренно, чтобы обратить на себя внимание. Этого эффекта она достигла и сегодня, хоть одета была довольно небрежно, не на уровне нарядов других дам, и золотые волосы ее, уже изрядно тронутые сединой, были собраны на затылке в простой узел. Завидев ее, юбиляр просиял, но речь свою закончил без запинки. Его жена как-то съежилась, и недаром — ведь всем известно, что у него был бурный роман с Лу, оборванный по ее инициативе, и что он страшно страдал от этой неразделенной любви.
Впрочем, от неразделенной любви к Лу Саломе страдал не он один из великих, а какой-то ее отвергнутый любовник сказал во всеуслышание: «Лу бросает мужчину в самый разгар страстного романа, и через девять месяцев он производит на свет великую книгу». Так, похоже, было и с Ницше, хотя остается загадкой, кто кого бросил. Элизабет с пеной на губах утверждает, что это Фридрих бросил Лу, и предъявляет его письма, но я всегда ставлю под сомнение утверждения Элизабет.
После торжественной части все расслабились, и Рильке перестал стесняться. Он огляделся вокруг и заметил, что рядом с ним сижу я — мы с ним однажды очень сблизились, когда моим лучшим другом был ныне покойный Огюст Роден, а Райнер был его секретарем и написал о нем книгу. Книга Огюсту не понравилась, и он рассорился с Рильке, а тот бросился ко мне в поисках примирения с моим великим другом.
— Граф Гарри Кесслер! — обрадовался он и обернулся к Лу. — Ты знакома с моим другом Гарри?
— Не знакома и не собираюсь знакомиться! — отчеканила Лу и принялась разрезать распластанный на ее тарелке шницель.
— Чего же вы не поделили? — изумился Райнер.
— Фридриха Ницше, — любезно пояснил я.
В синих глазах Райнера мелькнула тень реальности — вообще-то, он обычно видел только обратную сторону собственных век, но иногда обстоятельства заставляли его всмотреться во внешний мир. И сейчас он вдруг что-то вспомнил:
— Да-да, ведь именно вы, граф Гарри, способствовали этой стерве Элизабет открыть Архив Ницше в Веймаре и присвоить все его наследие!
— Но оно по праву принадлежит ей — она ведь родная сестра Фридриха.
— А Лу была его единственной любовью! Так что ей бы полагалось заведовать Архивом Ницше.
— А Элизабет заявляет, что единственной любовью брата была она. И предъявляет пачку его писем в подтверждение.
Райнер покосился на надменно отгородившуюся от нас спину Лу и не стал ввязываться в спор.
