— Так вот почему я вас вижу, — протянула задумчиво Тата. — А где же другие …сограждане?
— Тебе мало нас двоих?
— И все же?
— Из соображений безопасности тебя поместили в трансцендентальный изолятор.
— Транс…цен…тальный — это как?
— Трансцендентальный — должна знать этот термин.
— А сколько я буду находиться в вашем дурацком изоляторе?
— Пока не покинешь наши пределы.
— А когда я их покину?
— Лучше спроси: как.
— То есть?
— Совершенно не понятно, как ты к нам попала. Поэтому неизвестно, как выдворить тебя из наших пределов.
— Значит, не исключено, что я у вас останусь навсегда?
— Это вряд ли. Твое пребывание у нас настолько экстраординарно, что ситуация обязательно как-то разовьется сама и по себе.
— А что мне сейчас делать? — пришла в уныние Тата.
— Ждать.
— Ждать и глазеть на ваши рожи? И думать: кто вы такие и не рехнулась ли я?
Татьяна величаво улыбнулась:
— Не волнуйся. Ты в здравом уме и трезвой памяти.
«Трудно поверить».
— Но придется. Еще есть вопросы?
«Конечно. Расскажи про себя и Татусю».
— Это долгий разговор. Если в двух словах, то я — твой идеал. Душенька недавно еще была обычной эротической блажью, забавляющей Линев в свободное время. Но с твоей помощью наша секс-бомбочка изменила статус и превратилась…Ах, если б знать в кого Татуся превратилась, можно было бы все исправить. Но пока ничего не ясно, поэтому остается только надеяться на лучшее. То есть на то, что мы обойдемся без жертв и разрушений.
— С чьей стороны?
Не желая уточнять, Татьяна пожала плечами.
— Хорошо, ну а пластмассовая роза на моей душе-полянке зачем появилась?
— Это мое отношение к Никите, — сообщила Душенька.
— Я-то тут причем? Между прочим, это уродище питается моим зеленым потоком.
— Плевать на все. Я посадила цветочек на своей территории.
— Это моя душа!
— Была твоя, стала наша!
Татьяна хлопнула в ладоши:
— Хватит пререкаться. Сделанного не воротишь. Бонапарт сказал: «Народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую». Могу перевести для особо непонятливых: тот, кто не
— Сама ты химера! — возмутилось фантазия. И получила в ответ:
— Ну, уж нет. Я — критерий истины и четко соответствую реальности, — отрезала Разумница. — А ты — примитивная и бессмысленная эротическая мужская фантазия, воодушевленная сумасбродкой бабой!
— Сама дура! Компьютер ходячий! Арифмометр!
Теперь Тата оборвала перепалку:
— Хватит! — прихлопнула ладонью по столу. В установившейся тишине она внимательным взглядом смерила своих двойников и еще раз удивилась одновременному сходству и различиям, отпечатанным на лицах. Татьяна казалась старше. Глаза выдавали опыт, твердость характера, собранность, напряженность, постоянную готовность к отпору. Татуся воплощала собой мягкость, томность, сонную леность звезды-гарема. Роднило барышень одно: опасность, которую излучали обе. — Заткнитесь. И вообще: держите себя в руках. Мне ваши свары побоку. У меня забот полон рот. И с вами, и с фирмой. Кстати, вы со мной в офис попретесь или будете только в отчем доме глаза мозолить?
— Куда ты — туда и мы, — утешила Татьяна.
— Тогда так: на людях меня без особой нужды не отвлекать! Ясно?
— Да, — кивнула Татуся.
— Кстати, надеюсь, посторонние вас не видят? А то мне будет сложно объяснить коллективу, почему меня стало так много.
— Для всех, кроме тебя, нас как бы нет в природе, — сказала Разумница.
— Хоть это хорошо.
— Да не переживай ты так. В жизни всякое случается и каждый может, как расстрОиться, так и расстроИться, — Татуся тоже нашла походящие ситуации слова.
Глава 4. На пути к истине
Тата шествовала по улице, впитывая, как промокашка горячие мужские взгляды и ледяное женское любопытство. Несколько раз вслед летел грубоватый свист — дань восхищения малолеток. Кто-то восторженно бросил вслед: «Ого!». Так или иначе, народ к явлению красоты пред очи своя равнодушным не остался.
Родной коллектив тем паче!
— Добрый день, — поздоровалась Тата, входя в офис.
— Добр… — Василий Петрович замолк на полуслове. Остальные пораженно молчали. Шефиня — ярая поборница дресс-кода — весь год одевалась в строгие костюмы безликих тонов и вдруг явилась воплощением женственности и соблазна с ярким макияжем, в зеленом, под цвет глаз, жакете с глубоким вырезом и черных очень широких брюках из струящегося шелка.
