— Ого… — произнесла Кира, сделавшись серьёзной. — Вот это встреча…
— Ты его знаешь? — спросил я Зюскевича.
Тот отрицательно помотал головой.
Мужчина оскалился улыбкой, поднялся и приблизился. Он оказался широкоплечим и приземистым, с необычайно длинными, большими и, по-видимому, сильными руками. Всё на нём было очень дорогое. Кира подала ему руку, и они вышли на медленный танец. Дама оказалась едва ли не на голову выше своего кавалера.
Мы долго и уныло смотрели. Официант принёс винные фужеры и откупорил подаренную бутылку, мы выпили.
— Как она может танцевать с этим орангутангом, — злобно проговорил Зюскевич.
— Расслабься, она ему не рада. Беда в том, что женщины покупаются и продаются. Проститутки делают это явно, остальные хитро.
— А что если я сам хочу её купить. Я смогу перебить любую цену. Пусть только подождёт.
— Она больше не будет ждать.
— Чего она хочет?
— Ей нужны серьёзные отношения с каким-нибудь серьёзным типом.
— Я на пороге открытия, которое всё перевернёт.
— Я тоже, — сказал я и хлопнул шампанским, извлечённым из «серебряного» ведёрка, лёд в котором давно растаял. — Знаешь, сколько ей лет?
— Конечно. Я ей муж. Бывший…
— А сколько тебе?
— Я тоже могу постареть.
— Скажи уж лучше — повзрослеть.
— Я могу.
— Пластическая операция?
— Нет. Естественным образом. Постарею и вернусь в тот же миг.
— Пока будешь стареть, поумнеешь.
— Нет.
— Дело даже не в этом. Ей нужен другой тип мужчины.
— Я могу предложить ей большее, — упрямо твердил Зюскевич.
— Если у тебя есть машина времени, — приблизился я к нему и понизил голос, — она твоя. Будет просить, плакать и унижаться.
— Ты думакшь?.. Но она и так молодая. Она выглядит на двадцать восемь.
— Знаешь, как говорят у них в модельном бизнесе? Если женщина выглядит на двадцать, поставьте рядом с ней двадцатилетнюю.
— Ерунда, они там все как пауки в банке…
В перерыве пришёл Гусев, а Берёзкина подсела к орангутангу в другой конец зала. Мы не имели понятия, кто он, но мы его ненавидели.
Потом она приблизилась и сказала ледяным тоном:
— Мальчики, держитесь за стулья. Обстоятельства резко изменились. Сейчас я уйду. И никаких истерик!
Мне показалось, это слишком. Она могла поступить так со мной и с Гусевым. Но не с Зюскевичем, которого обнадёжила и которого, возможно, по своей женской глупости, недооценивает.
— Это твой самый подлый и глупый поступок с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, — мстительно сказал я.
— Что?..
Я отвернулся.
Кира сверкнула глазами на Зюскевича, но он тоже отвернулся.
Через пару минут нам принесли записку из гардероба:
Продолжайте без меня, расходы оплачены.
Орангутанг оплатил все наши мыслимые расходы и чаевые.
В следующем перерыве Гусев сходил к метрдотелю и всё разнюхал. Похитителем оказался всемирно известный доктор Борг. Пластический хирург, генетик и что-то ещё и ещё — зловещий карл с тянущейся за ним бородой из званий, степеней и заслуг перед отечеством. Я не удивился, потому что злодеям, по законам кино, положено быть пластическими хирургами. Патологоанатомы, к примеру, все как один душки и симпатяги.
— Странная фамилия. Борг.
— Лев Гургенович… Грузин?
— Не то, — сказал я. — У него нет национальности. Он просто «гроб».
— Что?
— «Гроб» — перевернули.
— Кто перевернул? — всё ещё не понимал Гусев.
— Кто это пишет. Эту книгу.
— Книгу судеб?
— Угу.
Зюскевич тем временем окончательно расклеился и заплакал.
— Перестань, — сказал я, разозлённый на Берёзкину и проливая водку мимо рюмок, — не такая она красавица. Как теперь можно догадываться. Покровы таинственности сброшены. Не настолько она упруга, белолица и румяна. Всё непонятное в итоге оказывается проще пареной репы. Теперь я тоже знаю секрет вечной молодости. Он называется «пятьдесят тысяч баков для доктора Франкенштейна». Лев Гургенович, или как там его… Всё враньё, надувательство, бутафория, графика, спецэффекты. Растяжки, подтяжки, вязь, шитьё, арматура по всему телу. Дёрнешь за узелок и пппп…
Зюскевич взял свою рюмку, и она застучала по зубам.
— Нет, всё равно. Это не важно. Какая разница. Как ты говорил… Любить, унижаться и плакать? Я, я сам могу вернуть ей молодость. Но теперь не так. Всё будет не так. Пусть просит, пусть любит, пусть унижается. Пусть лижет мне задницу. Я так хочу. Понял? Вы оба поняли? А?!
