пустым звуком, если бы человек был вынужден скрывать свою любовь и не имел права
следовать голосу сердца.
Охотно верю, что, постоянно слыша, как я «неделикатен» и как я «разрываю узы», я
иногда не умел обуздать свое возмущение, но как тут останешься спокойным, если этому нет
конца? Quoi qu'il en soit, 1 па в приступе гнева пробормотал ни больше ни меньше как
проклятие. Однако я еще в прошлом году уже слышал нечто в этом роде и – благодарение
богу! – не погиб, а, напротив, начал новую жизнь и обрел новую энергию. Поэтому я твердо
убежден, что и теперь останусь таким же самым, что в прошлом году, только стану еще крепче
и сильнее.
1 Как бы то ни было (франц.).
159 Пятница, вечер
Пишу тебе, сидя в маленькой комнате, которая служит мне теперь мастерской, так как в
другой комнате чересчур сыро. Оглядываясь вокруг, я вижу стены, сплошь увешанные этюдами
исключительно на одну тему – типы брабантцев.
Итак, я начал работу, и если меня внезапно вырвут из этого окружения, мне придется
приниматься за какую-нибудь другую, а эта останется наполовину незаконченной. Нет, так не
должно быть! Я работаю здесь с мая, начинаю вникать в мои модели и постигать их, и дело
движется, хотя это стоило мне огромных усилий.
Неужели теперь, когда я так далеко зашел, отец возьмет и скажет: «Ты пишешь письма
К., в силу этого между нами возникают неприятности (это и есть главная причина, все же
остальные обвинения, будто я не считаюсь с условностями и еще невесть что, – просто
болтовня), а раз они возникают, я выставляю тебя за дверь»?
Это уж слишком. Ну, не смешно ли останавливать из-за этого работу, которая начата и
уже получается? Нет, нет, так нельзя! Кроме того, разногласия у меня с родителями не такие уж
страшные – во всяком случае, они не могут помешать нам жить вместе…
Одно твое решительное слово – и все уладится. Ты поймешь меня, если я скажу, что
тому, кто хочет работать и стать художником, нужна любовь; во всяком случае, тот, кто
стремится воплотить в своей работе чувство, должен раньше испытать его сам, должен жить по
велению сердца.
Однако в вопросе о «средствах к существованию», как они выражаются, мать с отцом –
тверже камня.
Если бы речь шла о немедленной женитьбе, я, конечно, согласился бы с ними, но сейчас
все дело в том, чтобы растопить это «нет, нет, никогда», а тут уж средства к существованию
ничем не помогут. Это совсем другая область – область сердца; поэтому мы с К. должны
видеться, писать друг другу и разговаривать. Это ясно, как день, просто и разумно.
И повторяю тебе, ничто на свете не заставит меня отказаться от моей любви (хотя меня
считают человеком слабовольным и податливым, как воск).
162 Гаага, декабрь 1881
Я здесь с прошлого воскресенья. Как ты знаешь, Мауве собирался приехать в Эттен и
пробыть там несколько дней; но я, боясь, что ему что-нибудь помешает или что визит его будет
слишком кратким, подумал: а не попробовать ли мне другой, возможно, более радикальный
путь.
Я обратился к Мауве и спросил: «Не будет ли разумнее, если я приеду в Гаагу на месяц
или около того и время от времени стану беспокоить вас, обращаясь за советом и помощью?
После того как я преодолею первые «petites miseres» живописи, я отправлюсь обратно в Хейке».
Мауве тут же засадил меня за натюрморт – пара старых деревянных башмаков и еще
несколько предметов, и вот так я приступил к работе. По вечерам я хожу к нему рисовать.
Живу я неподалеку от Мауве, в маленькой гостинице, где плачу тридцать гульденов в
месяц за комнату и завтрак. Словом, получая от тебя сто франков, я проживу.
Мауве подает мне надежду, что довольно скоро я смогу работать на продажу. Он даже
сказал: «Я всегда считал вас пустоцветом, но теперь вижу, что ошибался». Уверяю тебя, эта
простая фраза Мауве доставила мне больше радости, чем целая куча лицемерных
комплиментов.
Боюсь, что тебе случается отбрасывать в сторону книгу лишь из-за того, что она
чересчур реалистична; так вот, запасись снисходительностью и терпением и прочти мое письмо
до конца, как бы оно ни было тебе неприятно.
Как я и писал из Гааги, у нас с тобою есть о чем поговорить, особенно теперь, когда я
