Переговоры, которые Лео провел в Вене с высокопоставленными государственными и военными деятелями, убедили его в том, что у вопроса о судьбе Царства Польского неплохое будущее, если только не упустить момент и создать добровольческий корпус под политическим патронатом всех польских политических партий Галиции. Исследователи, правда, отмечают, что Лео явно переоценивал значение услышанных в Вене обещаний, не получил никаких твердых гарантий от своих партнеров по переговорам. Думается, что упреки в адрес Лео за излишнюю доверчивость не совсем оправданы. Президент Кракова был опытным политиком и прекрасно понимал, что венские официальные круги не могли давать никаких твердых гарантий в начале войны, результаты которой были им неизвестны. Для него самым главным было то, что он не получил в Вене решительного отказа.
В пользу такой трактовки указывает обсуждение вопроса об издании манифеста императора Франца Иосифа I к населению Царства Польского на совещании 20 августа у министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Леопольда Берхтольда[127]. В нем приняли участие такие искушенные политики, как главы австрийского и венгерского правительств граф Карл фон Штюргк и граф Штефан Тиса, венгерский министр при венском дворе барон Стефан Буриан фон Раеч, министр общих финансов Леон Билиньский, экс-наместник Галиции Михал Бобжиньский. В его ходе венгерский премьер «заявил о необходимости дать населению Царства Польского обещание относительно его будущего и выразил убеждение, что это следует сделать; однако он считает, что императорский манифест не нужен. Следует соблюдать осторожность, чтобы Его Королевское и Императорское Апостольское Величество не оказался в неприятном положении, давая обещания, которые, быть может, он не смог бы выполнить без ведения войны a outrance[128] и обречения своего государства на весьма серьезные опасности. Такое Высочайшее обращение создавало бы моральную связь с краем, который нам еще не принадлежит. Этого следует избегать, пока не произойдет fait accompli... По его мнению, нельзя соревноваться с Россией в завоевании симпатий поляков... С практической точки зрения следует учитывать, что если война завершится благоприятно для нас, но не повлечет за собой полного разгрома России, нам будет нелегко склонить русских к отказу от Польши. Необходимо также помнить, что императорский манифест, провозглашающий включение Польши в состав монархии, чрезмерно затруднил бы установление лучших отношений с Россией».
Кроме того, назывались и другие причины, по которым не следовало торопиться с принятием обязывающего решения по вопросу о Царстве Польском, в том числе и опасение, что это может спровоцировать польский сепаратизм в Галиции. Поэтому участники совещания постановили, что объединение Царства Польского с Галицией «в рамках монархии с австро-венгерской точки зрения желательно только при условии, что прочность и единство монархии в результате этого не ослабнут, и что мы будем уверены в том, что государственно-созидательные элементы в Царстве Польском будут работать в этом направлении и противодействовать развитию центробежных стремлений».
Вышеприведенное выступление Тисы было очень важным, если принять во внимание, что оно имело место по горячим следам русского манифеста от 14 августа 1914 года по польскому вопросу, объявлявшего целью войны объединение всех польских земель в составе России на правах автономии. Из слов Тисы видно, что политики Австро-Венгрии правильно поняли пропагандистский характер манифеста, поскольку он был подписан не Николаем II, а главнокомандующим русской армией великим князем Николаем Николаевичем. Тем самым Россия оставляла для себя приоткрытой дверь для сепаратных переговоров с Австро-Венгрией и Германией, и у Вены не было желания эту дверь захлопывать.
Вместе с тем участники совещания не исключали возможности в будущем, в случае победы в войне, заняться решением вопроса о Царстве Польском. Но для этого поляки этой провинции должны были внести свою лепту в эту победу. Как заявил Тиса, «мы не можем брать на себя ответственность перед поляками, что они получат самостоятельность; каждый народ, борющийся за свободу, должен рисковать».
