Изменение социального состава военизированных организаций открывало перспективу обеспечения будущей повстанческой армии в Царстве Польском не только офицерскими, но и унтер-офицерскими кадрами. Конечно, уровень военной подготовки в большинстве стрелковых союзов, особенно создававшихся в селах и местечках, не всегда был на высоте, но эти организации выполняли важную пропагандистскую функцию, популяризируя среди молодежи идею вооруженной борьбы с Россией за освобождение Царства Польского.
Для более углубленной, серьезной военной подготовки стали создаваться специальные солдатские, унтер-офицерские и офицерские школы, прежде всего в Кракове и Львове, обучение в которых могло длиться до нескольких месяцев. В них слушатели проходили не только теоретическую, но и практическую подготовку. Летом 1913 года по инициативе Пилсудского в селе Стружа в окрестностях Лимановы была организована школа инструкторов Стрелкового союза, он же стал ее начальником и одним из преподавателей. Выпускники этой школы получали военную подготовку, позволявшую им сдавать экзамен на офицерское звание. Пилсудский вел в ней занятия по военной истории, тактике революционных войн и военной географии Царства Польского как будущего театра военных действий[101]. Непосредственное общение со слушателями в классах, поле и во внеучебное время позволило ему лично познакомиться с будущими командирами стрелковых организаций различных уровней, а им в свою очередь ближе узнать своего коменданта[102].
Окончание недельных полевых учений было ознаменовано 19 августа 1913 года марш-броском около 90 слушателей и преподавателей школы с места их проведения в Закопане. Они были одеты в мундиры военного образца серо-голубого цвета и так называемые фуражки-мацеювки[103], за плечами у них были боевые карабины и солдатские ранцы. В Закопане Пилсудский устроил торжественный смотр, после которого стрелки, несмотря на протесты местной администрации и полиции, еще несколько дней оставались в этой курортной местности, где любили отдыхать поляки из всех трех частей Польши. Конечно, такая откровенно антироссийская манифестация не могла бы состояться без согласования с австрийскими военными, но отдыхающие не могли этого знать. Благодаря освещению смотра в галицийской прессе Пилсудский добился определенного пропагандистского эффекта. Как считают исследователи, обществу был продемонстрирован зародыш будущей польской армии. Но, думается, не меньшее значение эта демонстрация имела для ее участников, их сплочения вокруг Пилсудского, их коменданта, благодаря которому они почувствовали себя участниками судьбоносного для Польши проекта.
Историки именно к 1913 году относят очень важное событие в развитии движения активистов борьбы за независимость Царства Польского и жизни самого Пилсудского. Благодаря присущей ему харизме и организаторским способностям он все больше обосабливается от своего окружения (по выражению Сокольницкого, становится все более одиноким в собственном лагере), превращается в безусловный авторитет для определенной, весьма сплоченной группы людей, посвятивших свою жизнь общей цели – освобождению русской Польши. И эта его позиция со временем будет только крепнуть. Близко знавший его член боевой организации А. Лютце-Бирке воздействие Пилсудского на окружающих объяснял присущей ему «логикой рассуждений и определенной «exterieur»[104]... В разговоре с ним нельзя было болтать ерунду, нужно было следовать за ходом его мысли и эту мысль развивать: да или нет, но нужно было ее развивать. Нужно было идти за ним. А поскольку он для себя многие вещи обдумал, то доминировал над своим собеседником»[105].
Уже в это время у Пилсудского вырабатывается определенный стиль отношений с подчиненными, который он сохранит до конца жизни. По свидетельству близко знавшего его Сокольницкого, он заключался в том, что Пилсудский не все выражал словами. Очень многое значили его долгие паузы, внимательно-изучающий или гневный взгляд, ворчание или жесты, в которых сквозило презрение или недовольство, если его не понимали. Иногда, после долгого обсуждения какого-то вопроса, он вдруг формулировал краткие решения. И при этом эти окончательные решения и отдаваемые приказы, касавшиеся вопросов деликатного свойства, были осторожными и сознательно неясными. Иногда он ограничивался полусловом, оставлял многое на усмотрение самих подчиненных. Пилсудский в этих случаях скорее демонстрировал свое намерение, чем указывал, как и что следует делать. Исполнитель должен был понять, чего от него хочет его комендант, и далее действовать по обстоятельствам. Не у всех это получалось. Одни осторожничали и пасовали, если обстоятельства не соответствовали намерениям Пилсудского, другие действовали излишне рьяно, что не всегда приносило пользу делу. И лишь те, кто мог подладиться к Пилсудскому оставались в его окружении.
