И тут Лотта вдруг наткнулась на второй такой же ботинок, но левый.
Они радостно засмеялись, и Эйрини Прекор с гордостью обвязала ботинки резинкой.
– Ну, что скажешь, где, по-твоему, побывали эти ботинки? Гуляли по Германии? Перебирать такую обувь – одно удовольствие, да? – Эйрини Прекор подняла войлочный тапок и оглядела его, а Лотта стала выискивать ему парный. – Самодельные, – сказала Эйрини Прекор, – наверное, подарок. Согласна?
Прежде Лотта в таком свете на это не смотрела. А может, стоило бы? Может, если сортируешь обувь, стоило бы смотреть на вещи в ином свете?
– Смотри. – Эйрини Прекор нашла второй тапок, и на нем действительно красовалась вышитая надпись: «Gia ti giagiá». – «Бабушке», – она погладила вышитые буквы. Лотта, как сама сейчас поняла, старалась не впускать к себе в сердце всю эту поношенную обувь – ну да, какой в этом смысл? Но теперь она видела, что для Эйрини Прекор смысл был, значит, и для нее тоже есть? – Только представь, что ему довелось пережить. – В руках у Эйрини Прекор был белый тряпочный кед с пятнами крови на подошве, и кед словно стал живым.
Потом она вытащила из кучи сильно поношенную розовую детскую туфельку и сказала, что хозяйка наверняка обожала эти туфельки. Они долго искали, но пары так и не нашли. Эйрини Прекор с жалостью посмотрела на туфельку, понюхала и сказала: «Girl»[11]. Поднявшись, она подошла к голой бетонной стене, из которой торчал кусок арматуры, и поставила на него туфельку. Та светилась розовым и казалась предметом искусства.
Смотреть на вещи под таким углом.
Когда смотришь на человека, не знающего, что за ним наблюдают, когда видишь, как он чистит зубы или делает бутерброды и кладет их в рюкзак, как Лотта каждое утро, то испытываешь нечто странное. Но когда ты приходишь в театр и видишь, как такой же человек чистит зубы и делает себе бутерброды, то воспринимаешь все иначе. А если бы ты мог взглянуть со стороны на себя самого? Видеть себя со стороны – все равно что читать главу из собственной биографии. Это, должно быть, одновременно неприятно и чудесно и действовать будет намного сильнее, чем любая другая пьеса. Потому что это и есть настоящая жизнь. Да ведь ты ее и так каждый день видишь! И не обращаешь внимания. Просто ты смотришь на нее иначе, а если рассматривать ее именно таким способом, все приобретает особую ценность, любая жизнь, все существующее! Значит, надо жить в постоянном предвкушении, подогревая в себе интерес к жизни?
Попрощавшись с Эйрини Прекор, Лотта в предвкушении отправилась на остановку и с интересом оглядела людей, сидящих возле бетонной стены в ожидании автобуса. Все они уткнулись в телефоны. Зато погода хорошая! Тепло и приятно, пусть даже уже стемнело. Да и темнота была не очень густой, а напоминала, скорее, мягкий кокон, и автобус в этом коконе тоже двигался будто бы бесшумно, хотя на самом деле ужасно скрежетал.
Протягивая водителю деньги, Лотта попыталась взглянуть ему в глаза, но не вышло, однако, устало опустившись на заднее сиденье, Лотта посмотрела в окно, и тени, проплывавшие за окном, показались ей на удивление увлекательными, хотя остальные пассажиры были даже интереснее. У большинства сидящих она видела лишь затылки, зато входящим она старалась смотреть в глаза. Это было непросто, потому что большинство из них отводили взгляд, некоторые даже будто бы пугались, и тогда Лотта тоже из вежливости отворачивалась. Не каждому хочется, чтобы на него глазели.
Она двигалась вперед. Представила, что она и все остальные, кого она встречает по дороге, приглашены на праздник. Девушка, работающая в кофейне за автобусной остановкой, где Лотта теперь пьет по утрам кофе; водитель автобуса, уже узнающий Лотту и помнящий, на какой остановке ей выходить, так что если она вдруг была слишком занята собственными мыслями, он кричал: «Элиникон!»; пожилая женщина в магазинчике, где Лотта покупает продукты.
Сегодня Лотта здоровалась с ними так, словно она – хозяйка праздника, а они гости; в другой раз она представляла себя гостьей, благодарной за приглашение. И она замечала, что все отвечают на ее приветствие по-разному, в зависимости от того, видит она себя хозяйкой или гостьей, но в первую очередь у нее складывалось впечатление, будто ее непредсказуемость им неприятна, да и ей самой она радости не доставляла. Это всего лишь
