Пещера и тени - страница 62
— Дедушка, может, не стоит об этом и говорить?
— Я хочу, Андре, чтобы Джек и твой отец узнали правду о том, что они с ухмылкой называют моим обращением.
— Дон Андонг, у меня никогда не было и мысли…
— Послушай, Джек, я перед тобой в долгу за ту сцену, которую устроил здесь прошлый раз. Cóncholas, hombre[74], ты что, боишься откровений? Ну-ка присядь, и ты, Алекс, тоже садись. Это важно. Так о чем это я? А, землетрясение. Ну вот, на следующее утро я чрезвычайно плотно позавтракал, после чего спустился вниз взглянуть на статую Алехандро Великого. Ты ее знаешь, Джек, это наш знаменитый фонтан перед домом. Монике привиделось, что из-за землетрясения в паху у великого Александра образовалась трещина. Надо было пойти проверить. И вот, когда я приступил к осмотру, статуя стала исчезать во мраке. Августовское солнце, la flor de Agosto[75], заливало ее своим светом, а я ничего не видел. Она погрузилась в тень.
— Похоже на микроинсульт, — сказал Алекс.
— Но я испугался другого: решил, что теряю зрение, что у меня катаракта. Поспешил наверх, чтобы взглянуть на себя в зеркало. И уже там, у двери своей комнаты, собираясь открыть ее, вдруг почувствовал, что в комнате кто-то есть.
— Дедушка, вы только расстраиваете себя этими рассказами.
— Андре, помолчи. И вот я стоял у собственной комнаты, чувствуя, даже слыша, как там кто-то или что-то движется, трогает мое кресло, мою кровать, выглядывает в окно, перебирает вещи на туалетном столике. Потом оно подошло к двери и остановилось, прислушиваясь, как я дрожу по другую сторону, точно подбивало меня отворить дверь. Я даже почувствовал, как оно пахнет…
— И как же оно пахло, папа́?
— Скорее воняло, как дохлая крыса в борделе. Моли бога, Алекс, чтобы тебе никогда не услышать этот запах.
— По правде говоря, я уже его слышал.
— Отец, нельзя ли без этого? — сказал Андре.
— Твой дед пытается уловить еще одну душу. Твою душу, Джек.
— При условии, что она у меня есть, Алекс. Но продолжайте, дон Андонг, я хочу знать, что случилось.
— Моника нашла меня — я стоял там же, в холодном поту, словно окаменев. Меня уложили в постель, вызвали врачей, и они сказали, что был удар, однако ни малейшего следа его обнаружить не смогли. Но я-то знал лучше. Я лежал в постели и чувствовал, как мой гость ходит по комнате, смеясь над врачами. Почему они не чувствовали, не слышали его, не улавливали запаха, когда оно так явно находилось там, в комнате? Правда, я заметил, что, когда в комнате появлялся Андре, оно как бы отдалялось от меня.
— Дедушка спросил меня, чувствую ли я что-нибудь, и я сказал «да». Я действительно чувствовал. Но для меня это не было что-то движущееся. Мне казалось только, что кто-то наблюдает, поэтому я решил — это смерть. И подумал — наверно, он умирает.
— Нет, то была не смерть.
— А на следующий день после того, как он слег, его навестил отец Грегги.
— Поскольку никто не знал о моей болезни, то, когда доложили о его приходе, я решил, что он послан шпионить — выведать, что я пишу о курсильо. «Demontres![76] — заорал я. — Я не приму его!» Но он все-таки ко мне вошел. До этого я видал его только однажды, во время занятий — он был там одним из лекторов. Тогда он не произвел на меня впечатления. Но тут, едва он вошел, я понял, что он видит меня насквозь. Я стар, он молод, и все же мы были как близнецы, я это сразу почувствовал. И когда он склонился над постелью, в его лице я видел свое лицо. Ему не надо было ничего угадывать, я мог ничего не рассказывать ему: он знал, что я во власти каких-то ужасных сил. «Успокойтесь, — сказал он, — и не противьтесь мне». И я тогда почувствовал, что верю ему. День и ночь я обливался потом, хотя в моей комнате есть кондиционер, я боялся уснуть. А тут вдруг ощутил прохладу, вдохнул в себя свежий воздух и через минуту уже спал.
— Каким же образом отец Грегги это сделал? — спросил Джек.
— Не знаю. Когда я проснулся, он все еще сидел рядом со мной, но
