Огромное пространство первого этажа использовалось по праздникам для банкетов или для танцев, а в обычные дни служило политическим штабом дона Андонга. Здесь собирались, ожидали, плели интриги его сторонники, сюда их вызывали, здесь кормили и давали пристанище. И здесь же в течение четырех десятилетий составлялись планы кампаний, которые принесли ему славу человека, ни разу не потерпевшего поражения на выборах. Построив «Ла Алехандрию», когда ему и двадцатому веку перевалило за тридцать, дон Андонг триумфально завершил десятилетие политической деятельности в провинции и был выведен на национальную арену политической борьбы не кем иным, как самим доном Мануэлем Кесоном.
Настоящий главный вход размещался в основании башни, где начиналась лестница, ведущая на верхние этажи.
— Наш мир — мир реликтов, — сказал Джек Энсон, когда они втроем поднимались по ступеням, — и я как бы совершаю паломничество от одного реликта к другому: вчера — «Селекта», сегодня — этот дом.
— А завтра — дом Альфреды? — с едкой усмешкой спросила Чеденг Мансано.
— Да, вот это уж поистине реликт, — рассмеялся Андре. — Восходит к древнейшим временам, как говорится — ко временам Магомета.
— Альфреда тоже так говорила, — хмыкнул Джек.
— Но не о доме, — сказала Чеденг. — О своей матери, которой мне, кстати, не забыть бы позвонить. Ты не собираешься проведать свою тещу?
— Нет, — ответил Джек.
Они поднялись из холла наверх, где их ждала Моника Мансано, овдовевшая дочь дона Андонга, которая вела хозяйство в доме с тех пор, как умерла ее мать. За пышными испанскими приветствиями чувствовалась какая-то скованность. И Моника и Джек нашли, что оба они постарели больше, чем следовало бы, а это навевало грустные мысли. Но оба они не умели кривить душой и не сочли нужным ни празднословить, ни разубеждать друг друга.
— Мы не становимся моложе, — улыбнулась она.
— Как странно — снова встретиться через столько лет, — бодро откликнулся он, зная: какие бы мысли ни мелькали у нее в голове, пока она ждала гостей, теперь они угасли.
Когда-то двенадцать лет разницы в возрасте не смогли удержать их от флирта, и не такого уж невинного — а ему в ту пору не было и двадцати. Еще до войны, совсем мальчишкой, он втрескался в эту красавицу, сестру Алекса, всегда украшенную цветами и драгоценностями, которая иной раз величественно проплывала мимо одноклассников младшего брата, лишь обдавая их ароматом духов, а иногда и задерживалась на минутку, чтобы наградить кого-нибудь легким подзатыльником, прежде чем повернуться к очередному поклоннику, удостоенному чести сопровождать ее. И вот теперь она стояла здесь, слегка располневшая, с утомленным лицом, одетая в неподходящие к случаю белые шорты и майку, как будто в порицание, а может, и в насмешку над теми днями, когда Джек, уже не ребенок, испытывал тайную страсть к той Бетти Грейбл[31], которую он видел в ней.
— Папа на послеобеденной прогулке, — сказала она. — Я пойду позову его.
— Я сейчас вернусь, — тоже заторопилась куда-то Чеденг.
— Пойдемте за дом, — предложил Андре Мансано. — Там прохладнее.
Холл, отделявший спальню и библиотеку от столовой и кухни, выходил на большую каменную веранду («асотеа», — улыбнулся Андре), возвышавшуюся над плавательным бассейном и садом. Они облокотились на балюстраду, чтобы вдохнуть прохладу, исходившую от ясного голубого сияния бассейна.
— Вы плаваете? — спросил Андре. — Энди плавает отлично. В его возрасте он запросто обгоняет меня и ныряет дальше.
— Ты называешь своего деда Энди?
— По-разному: дедом, лоло, абуэлито[32], Энди. Мы с ним большие друзья. А в баскетбол вы играете?
— Ты-то наверняка играешь, пари готов держать. Ты прямо создан для этого — высокий, рост у тебя для семнадцати лет дай боже.
— Точно, играю, но вообще-то моя страсть — футбол. Я ведь учусь в Ла Саль[33], а там в футбол гоняют целыми днями.
— Странно, что ты учишься не в Атенео, где когда-то учились твой отец и дед.
— Сначала я там и учился, в начальных классах, но потом перешел в Ла Саль. А каким был папа в детстве?
— Настоящим церковным служкой.
— Вот и он так говорит. Смешно ведь, правда? Теперь он бывает в церкви только на крестинах да на свадьбах — как крестный или посаженый отец. Джек, вы верите в бога?
