— Эй, Соотон, Соотон!
Сухцэрэн приподнялась, ласково погладила гриву жеребенка и нежно поцеловала его влажный нос.
Жеребенок поглядел на нее своими огромными глазами и тихонько заржал. Пора возвращаться домой. За песчаными холмами показалась белая юрта, похожая на лебедя.
Верблюдов не видно. Мать с утра погнала стадо к источнику.
— Ты отдыхай сегодня, — сказала она дочери. — На источник с верблюдами я сама пойду, там и голову заодно вымою.
И они с жеребенком остались вдвоем… Скоро июнь — самое жаркое время в Гоби. А сейчас, в мае, пышно растет трава, распустились голубые ирисы, они так красиво сочетаются с желтыми цветками караганы. Жаркое дыхание гобийского ветра приносит запахи полыни и дикого лука.
Чем больше радовали глаз весенние краски земли, чем пышнее все расцветало, тем сильнее томилась Сухцэрэн, и сердце ее окутывал туман какой-то непонятной грусти. Она часто вспыхивала без причины, прислушивалась к далеким звукам, будто чего-то ждала. Сердце начинало биться часто и гулко.
В безлюдной степи не с кем поговорить, поделиться неясными предчувствиями, и она все больше привязывалась к маленькому жеребенку. Ее мечты неудержимо рвались из родной долины в далекий, неведомый мир. Там она встретит прекрасного героя из сказок, которые еще так недавно рассказывала ей мать. А вдруг к ним сюда прискачет на могучем коне богатырь Гангантогс и будет охранять их? Мечтает Сухцэрэн о сказочных героях, щеки у нее пылают, ей даже на жеребенка стыдно взглянуть, она опускает голову и смущенно улыбается.
Шестнадцать лет! Безотчетная радость, безотчетный страх перед неведомым.
Нагулялась Сухцэрэн, набегалась и тихонько побрела домой. Чувствуя, что хозяйка грустит, и Соотон плетется сзади с таким видом, будто и у него томится душа. А может, и правда вспомнились ему далекие родичи, которые носятся, соревнуясь с ветром, по бескрайним просторам Гоби. Куланы — вольные скакуны, только один Соотон живет с людьми. Вообще-то куланы очень пугливы, но маленький жеребенок любит свою хозяйку и ходит за ней по пятам.
Он появился у них прошлой осенью. Мороз ударил внезапно, поднялась буря. Тогда и нашла Сухцэрэн отбившегося от стада замерзающего жеребенка, привезла его домой на верблюде, стала выхаживать. Всю зиму кормила малыша из соски. Звериным чутьем угадал жеребенок в хозяйке свою спасительницу и привязывался к ней все сильнее.
Но Сухцэрэн не собиралась стать полновластной хозяйкой его судьбы. Вот окрепнет жеребенок, и она выпустит его на волю. К весне он совсем поправился, вырос. Почти каждый день ходили они на источник, дожидались, когда куланы придут на водопой. Однажды провели у источника чуть не весь день, дул пронизывающий ветер, но Сухцэрэн чувствовала — сегодня куланы должны прийти. И верно, когда стало смеркаться, вдали показался небольшой табун куланов. Сухцэрэн поползла в их сторону, маня жеребенка за собой, но он не двинулся с места.
— Ты что, не хочешь вернуться к матери? — прошептала Сухцэрэн. Соотон подошел к хозяйке, ткнулся ей в лицо и тоненько заржал, как бы говоря: «А тебя я на кого оставлю?» Так и стали друзьями — девочка и дикий кулан.
Придя домой, Сухцэрэн зачерпнула полный ковш молока и поднесла жеребенку. Он жадно стал пить, чуть наклонив ковш.
Вдруг совсем близко послышался рев автомобиля и эхом разнесся по округе. Соотон испуганно отпрянул от Сухцэрэн и ускакал за юрту. Девушка не успела опомниться, как перед их юртой остановилась грузовая машина. Сухцэрэн тотчас же принялась хлопотать, поставила чайник на огонь. От волнения заколотилось сердце: вдруг к ним явился сказочный богатырь Гангантогс? Да и вообще, новые люди значили для нее не меньше, чем глоток воды в пустыне для жаждущего путника.
Из машины вышли трое. Один, помоложе, поздоровался, окинув Сухцэрэн восхищенным взглядом. Девушка смутилась.
— Дай напиться, девочка. Ну и жара! Мотор перегрелся, — прибавил он и, откинув войлочную дверь, уверенно вошел в юрту.
Сухцэрэн поставила на стол тарелку с конфетами и домашним печеньем, подала гостям чай.
Самый старший — у него во рту была занятная трубка в виде бородатого старика — сел на почетное место. Шофер, обливаясь потом, жадно пил чай. Смутивший ее парень сел посередине. Он не отрывал глаз от Сухцэрэн, точно только она могла утолить его голод и жажду, казалось, будто от нее одной зависит его жизнь. На нем была пестрая рубаха, а низ у брюк почему-то обшит половинками молнии. Это особенно поразило Сухцэрэн.
