ПРОПАГАНДА МАРИЯ, ЦИННЫ И ИХ СТОРОННИКОВ
Первые «образцы» марианской пропаганды связаны, судя по всему, с проектами расширения прав италийцев, которым Марий был не чужд — достаточно вспомнить дарование им право гражданства воинам двух когорт камерийцев прямо на поле боя под Верцеллами. Подобные взгляды нашли отражение в монетной чеканке его сторонников — на денариях Гая Марция Цензорина (по Крофорду — 88 г.) мы видим головы бородатого Нумы Помпилия и безбородого Анка Марция[1151]. Эти цари считались предками Цензорина, но в контексте политики 80-х гг. они, видимо, символизировали нечто большее — союз сабинов и римлян; у Ливия (I. 33. 1-5) Анк дает гражданство латинам (Row and 1966, 415-416). На другом денарии Цензорина мы видим голову Аполлона в диадеме, что П. Ассанмаке считает полемическим ответом Цензорина, врага Суллы (особенно если монета отчеканена действительно в 88 г., когда тот стал консулом), на пропаганду последнего, который провел с неслыханной пышностью Аполлоновы игры во время претуры[1152].
Важнейшим примером пропаганды стала речь Цинны к солдатам Аппия Клавдия после бегства из Рима под Нолу после стычек на улицах Города из-за законопроекта о распределении новых граждан из числа италийцев по 35 трибам. В речи он особо подчеркивал, что лишен консульской власти без согласия воинов, т. е. народа: «Ведь народ избрал меня, а теперь сенат лишил меня этой власти без вашего на то согласия (ό γάρ δήμος εχειροτόνησενή βουλή δ’ άφείλετό με χωρίς υμών)» (Αρρ. ВС. I. 65. 298). Налицо ловкий демагогический ход: с одной стороны, воины — лишь часть народа, но, с другой, явно намекается на их отождествление со всем народом. Это тем более понятно потому, что значительная, если не большая часть городского плебса Рима Цинну не поддержала, а потому старая идея Гракхов о суверенитете народа предстает здесь в весьма причудливом обрамлении. Так или иначе, учитывая успех опального консула в деле агитации среди воинов Аппия Клавдия, можно предполагать, что выступление Цинны было построено грамотно и сыграло в его успехе не меньшую роль, нежели возможный подкуп, обещания наград, добычи etc.[1153]
Мы уже видели, что Сулла открыто угрожал своим врагам расправой. Цинна и Марий как будто бы старались не объявлять о своих намерениях на сей счет — Марий, как известно, лишь мрачно молчал во время переговоров Цинны с сенаторами, а сам Цинна дал уклончивый ответ (Plut. Маr. 43. 1-2; Арр. ВС. I. 70. 320—322). Однако вполне вероятно, что эта тема нашла отражение в монетной чеканке — на реверсе денариев Гаргония, Огульния и Вергилия (Вергиния), датируемых М. Крофордом 86 г., мы видим Юпитера на квадриге, мечущего молнии[1154]. Трудно здесь не усмотреть параллель с денариями Сентия, отчеканенными, по мнению английского ученого, в 101 г. — в год победы над кимврами. На этих денариях мы также видим Юпитера на квадриге с перуном в руке[1155]. Если учесть, что в образе этого божества представал перед согражданами триумфатор[1156], то намек на Мария кажется здесь вполне вероятным, поскольку именно ему еще в 102 г. сенат назначил триумф, который тот отложил до победы над кимврами (Plut. Маr. 24.1)[1157]. На денарии 86 г. речь, конечно, не шла о триумфе как таковом (в лучшем случае это был своего рода анонс), но вполне логично предположить, что в его символах содержался очевидный намек на благоволение Юпитера к Марию, врагов которого карает верховное божество римлян.
Монеты сохранили кое-какие сведения об идеологии и пропаганде марианцев в период их господства. Выше уже говорилось, что на них можно неоднократно видеть Аполлона — по наблюдениям Т. Дж. Люса, в 87—82 гг. из 20 монетариев 13 чеканили изображения этого бога. Он дважды появляется на монетах незадолго до Союзнической войны, а в течение 30 лет после 82 г. всего четыре раза. «Таким образом, Аполлон с примечательной точностью, не раз и не два, [появляясь на монетах,] следует за удачами марианской группировки от ее возрождения в конце девяностых и до ее поражения в 82 г.» (Luce 1968, 28). Возникает вопрос, почему марианцы сделали Аполлона чем-то вроде своего «партийного» символа. Ж. Гаже указывал на распространенность у италийских повстанцев культа Аполлона, который таким образом мог послужить делу примирения их с римлянами. Его популярности, вероятно, способствовала и эпидемия 87 г. Кроме того, обращение к культу Аполлона в тяжелые годы Союзнической войны напоминает аналогичную ситуацию во время войны с Ганнибалом, когда были учреждены
