– Что я не смогу выступить против Луки, – печально закончила дочь Афины.
Я кивнул.
– Ты должна еще кое-что узнать. Похоже, Итан Накамура считает, будто душа Луки по-прежнему жива в его теле, возможно, даже сражается с Кроносом, чтобы вернуть себе контроль над телом.
Аннабет попыталась остаться бесстрастной, но я почти видел, как ее мозг обдумывает все возможности. Может, она даже начинала надеяться.
– Я не хотел тебе говорить, – признался я.
Аннабет посмотрела вверх, на Эмпайр-стейт-билдинг.
– Перси, я почти всю жизнь пребывала в постоянном напряжении, у меня не было никого, кому я могла бы довериться.
Я кивнул. Большинству полубогов знакомо это чувство.
– В семь лет я убежала из дома, – проговорила девушка. – Потом мне казалось, что я обрела новую семью вместе с Лукой и Талией, но почти сразу она распалась. Я пытаюсь сказать, что… Я ненавижу, когда люди меня подводят, когда нет ничего постоянного. Наверное, поэтому я и хочу стать архитектором.
– Чтобы построить что-то постоянное, – кивнул я. – Памятник, который простоит тысячу лет.
Она посмотрела мне в глаза.
– Полагаю, в этом мое слабое место.
Несколько лет назад, когда мы мотались по морю Чудовищ, Аннабет сказала мне, что ее фатальная слабость – это гордыня, вера в то, что она может справиться с любой задачей. Когда мы попали на остров сирен, я даже видел, о чем она мечтает больше всего. Аннабет представляла себе, что ее мать и отец снова вместе, стоят посреди отстроенного заново Манхэттена, план которого спроектировала она, Аннабет. И Лука тоже там, снова хороший, зовет ее домой.
– Думаю, я тебя понимаю, – сказал я, – но Талия права. Лука уже много раз тебя предавал, он даже до Кроноса был злым. Я не хочу, чтобы он опять причинил тебе боль.
Аннабет поджала губы, я видел, что она пытается сдержать гнев.
– Значит, ты поймешь, почему я продолжаю надеяться на то, что твои предположения ошибочны.
Я отвел взгляд, чувствуя, что сделал все возможное, но на душе было паршиво.
На другой стороне улицы ребята из домика Аполлона устроили полевой госпиталь, чтобы позаботиться о десятках раненых полукровок и охотниц. Я наблюдал за работой целителей и думал: как мала вероятность того, что мы удержим Олимп…
И вдруг оказался в другом месте.
Я стоял в каком-то большом грязном баре с черными стенами, неоновыми табло и кучкой празднующих взрослых. Растяжка на стене бара гласила: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, БОББИ ЭРЛ». Из громкоговорителя струилась музыка в стиле кантри, в баре толпились здоровенные парни в джинсах и мешковатых рубахах. Официантки разносили подносы с напитками и кричали друг на друга. Мама ни за что бы не пустила меня в такое место.
Я стоял в самой глубине зала, у туалетов (запах от них шел не самый приятный) и пары древних игровых автоматов.
– О, хорошо, что ты здесь, – сказал человек, стоявший перед автоматом с «Пак-Мэном»[34]. – Я буду диетическую колу.
Это был невысокий пухлый дядька, одетый в гавайскую рубашку в леопардовых пятнах, фиолетовые шорты, красные кроссовки и черные носки, так что с толпой он не сливался. Нос у него был ярко-красный, голова перебинтована, как будто его ранили, из-под повязки торчали темные вьющиеся волосы.
Я моргнул.
– Мистер Д.?
Бог вздохнул, не отводя глаз от экрана автомата.
– Скажи на милость, Питер Джонсон, когда же ты, наконец, начнешь узнавать меня с первого взгляда?
– Тогда, когда, наконец, вы запомните мое имя, – проворчал я. – Где это мы?
– Ну, как же, на вечеринке в честь дня рождения Бобби Эрла, – хмыкнул Дионис. – В каком-то чудесном американском захолустье.
– Я думал, Тифон сбил вас с неба. Говорят, вы совершили вынужденную аварийную посадку.
– Ты проявляешь трогательную заботу. Я действительно совершил вынужденную посадку, очень болезненную. Вообще-то часть меня все еще похоронена под сотней футов камня в заброшенной угольной шахте. Пройдет еще несколько часов, прежде чем я восстановлюсь, а тем временем часть моего сознания здесь.
– В баре, играет в Пак-Мэна.
– Час потехи, – сказал Дионис. – Ты наверняка об этом слышал. Где бы ни устраивали празднование, требуется мое присутствие, поэтому я могу существовать во многих местах одновременно. Единственная трудность заключалась в том, чтобы найти вечеринку. Не знаю, представляешь ли ты, насколько все серьезно вне вашего безопасного пузырька, в который заключен Нью-Йорк…
