У меня в голове снова зазвучали слова из пророчества: «Душу героя проклятый клинок пожнет». Весь мой мир перевернулся с ног на голову, и я отдал Луке нож.
Гроувер вскрикнул:
– Перси? Ты… э-э-э…
Сошел с ума. Свихнулся. Слетел с катушек. Может, так оно и есть.
Я совершенно беззащитный стоял перед Лукой, глядя, как он сжимает рукоять ножа.
Лука расстегнул ремешки, скрепляющие доспех, открыв маленький участок кожи – прямо под левой подмышкой, в такое место трудно попасть. С трудом он ударил себя ножом.
Порез получился небольшой, но Лука страшно закричал, его глаза запылали, как лава. Тронный зал содрогнулся, и я, не устояв на ногах, упал. Вокруг Луки образовалась энергетическая аура, пылающая все ярче и ярче. Я зажмурился, чувствуя, как от ударной волны, как от ядерного взрыва, моя кожа вздувается пузырями, а губы трескаются.
Долгое время стояла тишина.
Когда я открыл глаза, то увидел, что Лука в неестественной позе лежит у очага. На полу вокруг него чернел круг золы. Коса Кроноса расплавилась, жидкий металл тонкой струйкой тек среди углей очага, который раскалился, как кузнечная печь.
Всю левую сторону тела Луки покрывала кровь, его глаза были открыты, они стали синими, как прежде. Дышал он с жуткими хрипами.
– Хороший… клинок… – прокаркал он.
Я опустился рядом с ним на колени. Гроувер подвел к нам хромающую Аннабет, в глазах у них обоих стояли слезы.
Лука посмотрел на Аннабет.
– Ты знала. Я почти убил тебя, а ты знала…
– Ш-ш-ш, – голос девушки дрожал. – В конце концов, ты поступил, как герой, Лука. Ты отправишься в Элизиум.
Он слабо покачал головой.
– Думаю… переродиться. Попробовать три раза подряд. Острова Блаженных.
Аннабет всхлипнула.
– Ты всегда шел до конца.
Лука протянул обуглившуюся руку, и Аннабет коснулась кончиков его пальцев.
– Ты… – Лука закашлялся, и на губах у него показалась кровь. – Ты меня любила?
Аннабет вытерла слезу.
– Когда-то мне казалось, что… что… – она посмотрела на меня, словно была безмерно рада тому, что я здесь. Я понял, что испытываю то же самое. Мир рушился, а для меня имело значение только одно: Аннабет жива.
– Ты был мне как брат, Лука, – мягко проговорила она. – Но я тебя не любила.
Он кивнул, точно ждал, что она так ответил, потом поморщился от боли.
– Можно достать амброзии, – подал голос Гроувер. – Мы можем…
– Гроувер, – ловя ртом воздух, выдавил Лука. – Ты – самый храбрый сатир из всех, кого я когда-либо знал. Не надо. Такое не вылечить…
Он снова закашлялся, потом схватил меня за рукав, и я почувствовал, что его кожа горяча, как пламя.
– Итан. Я. Все, кого не признали. Не допусти, чтобы… Не допусти, чтобы это повторилось.
– Не допущу, – сказал я. – Обещаю.
Лука кивнул, и его рука безвольно упала.
Через несколько минут прибыли боги, они ворвались в тронный зал, что называется, при параде, облаченные в полные боевые доспехи, думая, что придется сражаться.
Однако увидели только Аннабет, Гроувера и меня: мы стояли в мягком приглушенном свете очага над изломанным телом полукровки.
– Перси, – позвал мой отец, в его голосе слышалось изумление. – Что… что это?
Я повернулся лицом к олимпийцам и объявил срывающимся голосом:
– Нам нужен саван. Саван для сына Гермеса.
Глава 20
Мы выигрываем сказочные призы
За телом Луки самолично явились три Мойры.
Я несколько лет не видел этих старых дам, с того дня, когда в двенадцатилетнем возрасте увидел, как они перерезают нить чьей-то жизни у придорожного лотка с фруктами. Тогда они меня напугали, и сейчас я испугался не меньше – видели бы вы трех этих мерзких бабулек с сумочками для игл и пряжи.
Одна из них глянула на меня, и, хоть она ничего не сказала, вся моя жизнь буквально пронеслась у меня перед глазами. Я вдруг опять стал двенадцатилетним, потом сразу человеком средних лет, потом постарел и усох. Все силы оставили мое тело, и я увидел надгробную плиту и мою открытую могилу, в которую опускают гроб. Все это случилось за долю секунды.
– Готово, – сказала старушка.
Мойра держала в руках обрывок синей нити, я знал, что это та же нить, что я видел четыре года назад, когда мойры ее перерезали. Тогда я думал, что это моя линия жизни, но теперь понял, что это – нить жизни Луки. Они показали мне жизнь, которой пришлось пожертвовать для того, чтобы все исправить.
