- Зачем же из
магазина, если я могу взять свое? Я хочу свои собственные вещи!
- Свои? – злобно
прищурившись, насмехался Алишер. – Вах-вах, держите меня! Что у тебя там,
сокровище? Как у калифа Гарун эль Рашида?
Валя покрылась
румянцем – действительно, ее собственные, не подаренные Алишером, тряпки
оставляли желать лучшего. Но это не дает ему права издеваться… Впрочем, по
сравнению с общей ситуацией сам вопрос не стоил выеденного яйца. Главное, что
он не хочет выпускать ее из дома, – вот это уже серьезно. Но ей следует
притвориться, будто она ничего не поняла. Надо вести себя, как блондинка, про
глупость которых ходит много анекдотов. Тем более что она и есть самая
натуральная блондинка: как легко позволила себя обмануть...
Вслух Валя сказала
следующее:
- Конечно, Алишер, у
меня не лучшие вещи. Прямо сказать, не самые модные, да уже и не новые. Но я к
ним привыкла, понимаешь?
- Привыкнешь снова. Тебе
теперь много привыкать – новая жизнь.
- Это через несколько
дней. Ты говорил – послезавтра. – Валя сглотнула вставший в горле комок – неужели
так реально, так ощутимо скоро? – Тогда все новое, а до отъезда позволь мне
носить прежнюю одежду! Я так хочу, я так задумала, понимаешь?!
- С магазина лучше, да
и домой тебе незачем ходить, – буркнул он, искоса глядя на Валю, притворяющуюся
беззаботной. На самом деле она готова была потерять сознание.
- Зачем тебе домой? –
повторил мучитель.
«Но я ведь там
родилась», – чуть не выкрикнула Валя.
Но вовремя
спохватилась – бесполезно говорить ему это, все равно не поймет, только
выставишь себя перед ним дурой. Что ему до того, где она родилась? Это ей
отчаянно хочется еще хоть раз побывать в кособоком коммунальном пенале, с
трещинами на потолке, с окном во двор – том самом, возле которого она
просиживала малышкой с компрессом на горле, когда ее не пускали из-за ангины
гулять. Сегодня утром она безразлично уходила оттуда, не зная, что уходит
навсегда. У нее защипало в носу – даже не попрощалась! А ведь там жили ее
родители, там с нею самой совершались таинственные превращения человеческой
жизни – из ребенка в девушку, потом в женщину… А вот состариться ей предстоит
на чужбине, в непривычном климате, среди звуков чужой речи. Скорее всего, она
закончит жизнь презренной нищенкой-попрошайкой, ибо все разговоры Алишера о
женитьбе, конечно, обман… Да и нужен ли ей такой муж, который лишит ее всего,
что ей дорого? Оказывается, у Вали было удивительное богатство – родина, язык,
родная коммуналка, которую она привыкла поносить в разговорах с людьми, но
которая на самом деле была ей бесконечно дорога… И чувство причастности к общей
жизни… До самой последней минуты она и не представляла себе, какими сокровищами
владеет. «Что имеем, не храним, потерявши, плачем», – как любила повторять
чудная старушка из Валиного детства, в шляпке с черной вуалью и с большой булавкой
у ворота кружевной пожелтевшей блузки. Она выходила посидеть на лавочке в тот
самый двор, куда маленькую, больную ангиной Валю когда-то не пускали гулять…
Но надо было
бороться. Не за себя – с ней уж, как говорится, все ясно. Надо было бороться за
те пятьдесят семей, которые, ничего не зная, пока еще жили своей обычной
жизнью.
Она попыталась
рассуждать – что сейчас могло подействовать на Алишера? Только что-то связанное
с его планом, ставящее этот план под угрозу. Валя еще раньше проболталась ему,
что поход назначен на послезавтра, сбор возле клуба в восемь часов утра. Детей
уже обзвонили, предупредили, напомнили. Сейчас они вместе с родителями собирают
нужные вещи, закупают продукты. Послезавтра пятьдесят малолетних участников
похода будут во дворе клуба, кроме тех, кому повезет простудиться, расстроить
желудок или подцепить какую-нибудь заразу. Да, всем заболевшим крупно
повезет... Еще неизвестно, не лукавит ли Алишер со своим «честный слово»
отпустить всех детей, чуть только им дадут самолет на Турцию! Говоря об этом,
он как-то странно отводил глаза…
- Мне нужно позвонить
начальнице, – вслух сказала Валя. – Если я до завтра не объявлюсь, она сама
будет мне звонить, чтобы убедиться, что я готова. Не найдет меня дома и
поднимет шум.
