Ким снисходительно
усмехнулся:
- Не догадываетесь? Это
говорит о том, что от него исходит энергия! Наш Ямала имеет свою собственную
энергетику, причем в ярко выраженной форме. Еще и с вами поделится, если
попросите…
- Откуда же у него так
много? – язвительно спросила Людмила. – Может быть, эту самую энергетику вы
перекачали в него из детей, которые здесь сейчас были? Кстати, вам известно,
что после ваших занятий у некоторых из них болит голова?
- Хотите идти на
конфликт, Людмила… не знаю вашего отчества. Впрочем, я предпочитаю обходиться
без отчеств. Имейте в виду, я знаком с директором вашей школы.
- Да хоть с министром
образования! – возмутилась она.
- И в министерстве у нас
есть свои люди…
Это уже было слишком
– до сих пор никто не разговаривал с ней таким тоном. На секунду она
стушевалась перед его напором, но еще через секунду вскинула голову. Вот и
хорошо, что все складывается так определенно! Если человек одержим какой-то
странной идеей с оттенком агрессивности, его надо как можно скорее остановить.
Даже если для этого придется бороться. Она приготовилась выдержать еще один
взгляд, подобный тому, который тряхнул ее на галерейке подобно электрошоку. Для
этого она полусознательно развела локти и крепче уперлась каблуками в пол. Но
новой встряски не последовало. Когда, выждав минуту, Людмила подняла глаза,
каратист смотрел на нее уже по-другому. Теперь в его глазах не было
враждебности – скорее удивление, в глубине которого просматривалось какое-то
совсем иное чувство… вроде бы, что-то наподобие восторга?
- Вы необычная девушка,
Люда-сан. Ваша мантра наиболее приближена к служению сущему, но ваше
перевернутое сознание мешает ей реализоваться… Дайте мне список, который вы с
собой принесли.
- Вот уж не дождетесь! –
возмутилась Людмила, шокированная тем, что он думает, будто она способна на
столь быструю смену решений.
Лесть, конечно,
испытанное оружие, как говорится, «Который раз твердили миру…» Но все же
льстецам не мешает знать, что есть люди, с которыми этот номер не проходит. А
он, видно, думал, Людмила сейчас растает, стоит ей получить от него комплимент!
Весьма странный, к тому же, – про какую-то непонятную мантру…
- Дайте список. Клянусь,
я не буду использовать его по назначению!
- Тогда зачем он вам? –
спросила она, подозревая подвох.
- Просто на память об
этом вечере, когда мы с вами впервые посмотрели в глаза друг другу! Прошу у вас
какой-нибудь сувенир: носовой платок, запасную пуговицу…
Само собой, Людмила
не собиралась ничего ему давать, но слышать такое было для нее внове и, надо
признать, приятно. До сих пор никто не просил у нее запасных пуговиц. Как
бывает с прекрасным полом, в ней мгновенно произошло переключение на другую
волну: вместо готовой воевать за правду учительницы в зале стояла мечтательная
женщина, какою Людмила бывала по ночам. Внутри нее задрожала томительно-сладкая
струна: как, оказывается, упоительно слышать обращенную к тебе просьбу мужчину,
ощущать свою значительность, мужскую покорность и зависимость от твоего
решения… И сама попадешь в тягуче-сладостную зависимость, распутывая которую,
будешь увязать все глубже… Но так и должно быть, как поется в когда-то любимой
Людмилой водевильной песенке:
Под конец, уж как
ведется,
Жертвы требуя взамен,
Крепость воину сдается,
Воин сам сдается в плен!
Неужели этому
каратисту суждено дать импульс долгожданному превращению лягушки в Василису
Прекрасную?
Но что-то мешало ей
чувствовать себя на пороге прекрасных перемен. Людмила перевела взгляд со
слегка склонившего голову Кима на белый манекен в углу зала… Ямала – вот что
было помехой, странная грязно-белая фигура снежной бабы и все связанные с ней
бредовые философствования... Хотя не все ли равно? У одних поклонники собирают
марки, у других – коллекционируют окаменелости, у третьих – поют в свободное
время в хоре, либо пишут стихи, либо засушивают кузнечиков, либо еще
что-нибудь. Личные увлечения не помеха тем отношениям, которые с удивительной
быстротой стали устанавливаться сейчас между ними. Пусть каратист делает что
хочет, лишь бы разомкнул окружающее Людмилу каменное кольцо одиночества,
сознания своей женской невостребованности. Портреты классиков – это, конечно,
хорошо, но порой хочется чего-то более осязаемого...
