- Сколько человек на
занятии – тридцать три? Мы не будем стоять одной шеренгой. Никогда не
забывайте, что числа имеют в жизни людей особое значение – а «тридцать три»
число несчастливое! Какие есть счастливые числа?
- Семь и восемь! –
вразброд выкрикнуло несколько мальчишеских голосов.
- Так, семь и восемь.
Первые семь человек сделали два шага вперед. Следующие восемь встали в проемы
между ними. Так…Еще семь! Еще восемь. Сколько осталось – трое? Снова
неподходящее число! Последняя семерка – встаньте десяткой!
По тому, как толково
мальчишки выполняли все указания, можно было понять, что комбинации числового
построенья они совершают не в первый раз. Вскоре группа слаженно перестроилась
в новом порядке.
- Глубоко вдохнуть –
выдохнуть! Потрясти головой – пусть отлетят суетные мысли! – приказывал
учитель, сам выполняя озвученные действия. – Пусть от нас отлетят суетные
мысли! Как сухие листья за окном гонит ветер, так пусть отлетят от нас все
суетные мысли!
Это уже было похоже
на заклинание, либо на пролог к гипнозу. Мальчишки трясли головами так, словно
хотели вообще сбросить их с плеч долой. Учитель еще раз посмотрел вверх, причем
в глубине его взгляда пульсировали какие-то странные красноватые искры. Или это
свет так отблескивал? Но Людмилы Викторовны он опять не увидел, так как она
стояла за колонной. Наверное, у купца здесь когда-то был бальный зал, а на эту
галерейку гости поднимались для приватных бесед. И, конечно, именно за колонной
было удобно сунуть записку в трепещущую девичью ручку...
Но это уже были
представления из сферы ее детских фантазий. А пока следовало сосредоточиться на
реальной действительности, тем более что внизу началось-таки то, ради чего она
пришла сегодня в Центр.
- Поклон богу Ямале,
покровителю боевых искусств!
Только теперь Людмила
заметила – рядом с учителем возвышалось нечто, с первого взгляда напоминающее
спортивный снаряд. На самом деле это была весьма странная фигура, вырезанная,
очевидно, из пенопласта: круглая, как тыква, башка, дырки глаз, оплывший внизу
живот – все вместе напоминало неумело скатанную снежную бабу. Но, несмотря на
грубость исполнения, можно было понять, что по замыслу данное существо
относится к мужскому полу. Об этом говорил усмехающийся кривой рот, обрамленный
двумя полосками висячих усов. Мальчишки усердно гнули спины перед уродом.
- А теперь попросим
Ямалу, чтобы он сделал нас сильными телом и душой. Закройте глаза и мысленно
повторяйте за мной: Ямала, возьми меня слабого, робкого, безвольного…
недостойного твоего внимания… обогати меня твоей силой и снова выпусти в океан
сущего… Возьми мое, дай свое!
- …дай свое! –
завороженно повторяли мальчишки.
Еще прежде Людмила
Викторовна слышала, что экстрасенсы могут отбирать у людей их внутреннюю
энергию. Не это ли происходит сейчас в зале? «Возьми мое, дай свое…» А что
может быть своего у этой страхолюдной фигуры? Может быть, что-то и есть, да не
от этого ли у Славы Стайкова болит после занятий голова?
Мальчишки, сидящие на
корточках с закрытыми глазами, покачиваясь, бормотали вслед за учителем
странные заклинания, и – то ли свет так падал, то ли еще что, но их лица
показались Людмиле словно повторяющими оскал урода. Кажется, он уже «давал им
свое». В детском центре, тайком от родителей, мальчишки выполняли навязанный им
религиозный языческий обряд!
- А теперь по залу –
р-разой-дись!
Вслед нетвердо
двинувшимся во все стороны мальчишкам полилось мелодичное треньканье – музыка,
состоящая из одних звоночков. Длинь-длень, длинь-дилень… Очевидно, магнитофон
был спрятан за тучным туловищем Ямалы, потому что звуки, казалось, сыплются
прямо из его живота.
Дальше случилось
совсем уже необычное: Людмиле захотелось вдруг танцевать. Разве она не в
бальной зале, и разве музыка не влечет ее за собой, делая необычайно легкой?
Вон и мальчишки внизу стали кружиться на месте, пританцовывать. Однако внутри
нее поднялось также и несогласие с этой музыкой, с этим плавно уводящим от
насущных проблем движением – а более всего с тем, что ей навязывают чужую волю.
Она изо всех сил стиснула перила галерейки, дабы побороть в себе тягу к этому
сомнамбулистическому кружению. Ее каблуки нечаянно стукнули и чуткий, как
кошка, каратист вновь вскинул вверх свои мерцающие красными точками глаза.
Встретившись с ним взглядом, она вздрогнула, как будто прикоснулась к
оголенному проводу.
