Дальше шли
фотографии живых: бабушка возле раскрытой в сад калитки, мама, совсем малышка,
потом она в школьном коричневом платье с красным галстуком. Ниже висело
несколько фотографий Тимки в разных видах – знакомые карточки, у них в Москве тоже
есть такие. И одна самая главная, на которой заснята вся семья: папа и мама,
смеясь, держатся за руки, а он, Тимка, выглядывает снизу. Это еще когда папа
был настоящий… До чего же счастливыми все они тогда были!
Живые и мертвые…
Тимка смотрел на фотографии, охваченный какой-то важной, не додуманной до конца
мыслью. А жив ли его настоящий папа? Вдруг те, кто его украл, потом убили его,
чтобы он никогда уже не смог вернуться домой? Герда спрашивала у цветов,
побывавших под землей, нет ли там Кая. Но это сказка – а вот если спросить у
фотографий? Ведь прадедушка Тимофей и мамина мама тоже «побывали под землей»!..
Тимке пришло в голову
погадать с иглой и хлебным шариком, как когда-то предлагали бабуле. Конечно,
это нехорошо, не зря она тогда отказалась. Но потом он попросит прощения, а
сейчас ему просто необходимо узнать, что папа жив. Если он этого не узнает, у
него просто сердце лопнет от страха и неизвестности.
Дрожащими руками
Тимка достал из комода деревянную, поеденную жучком шкатулку, где у бабули
хранились принадлежности для шитья. Откинул крышку, отмотал самых толстых ниток
и продел сложенный вчетверо жгут в ушко большой иглы, которую бабуля почему-то
называла цыганской. Потом поискал хлеба: на столе, под салфеткой, лежала початая
серая буханка, какие всегда продавались в здешнем магазине. Странный какой-то
хлеб, не поймешь, черный или белый. Но сейчас Тимке было все равно: он слепил
хлебный катышек, проткнул его кончиком иглы, потом взобрался на стул и с
замирающим сердцем подвел свою странную удочку к первой фотографии. Что сейчас
будет – подтвердит ли хлеб, что прадедушки уже нет в живых?
Сперва хлебный шарик
танцевал как попало – непонятно было, что думать. Потом Тимка сообразил: у
него просто дрожат руки. Пришлось сделать над собой усилие, унять дрожь, крепче
ухватить нитку. Тогда шарик вовсе остановился. Но вот вроде рука почувствовала
движение…
Ему хотелось
зажмуриться и ни на что не смотреть – ни на хлеб ни на фотографии. Но как
только Тимка прикрыл глаза, перед ним тут же побежали поезда, перелески, поля с
высокими стогами… Он попросту засыпал на стуле. Ни за что б не поверил, что
может спать, не узнав, жив ли папа!
Тимка вздрогнул,
когда нитку в его руке повело из стороны в сторону – поперек, «как лежит
покойник». Он чуть не свалился со стула от сильных чувств. Прадедушка, перед
лицом которого из стороны в сторону покачивался хлебный шарик, взглянул на
правнука с осуждением – мол, говорила тебе бабуля, чтобы ты этим не занимался!
Небось, ей не меньше хотелось узнать, вернется ли ее муж живым с войны. А вот
выдержала, не стала «пытать судьбу»! Человек своим чувствам господин: во что
верит, того надо крепко держаться…
- Прости, прадедушка, –
вслух сказал Тимка. – Только я, раз уж начал, спущу хлебушек еще… Всего три
разочка, не больше!
Надо было проверить
действие хлеба на бабушке, маминой маме, пропавшей в молодости в далекой
Сибири. Потом на ком-нибудь из живых… А потом будет самое страшное – узнать про
папу!
Вот оно, юное
бабушкино лицо. Глаза не только грустные, а еще как будто и удивленные: что,
мол, со мной случилось, почему так несчастливо сложилась жизнь? Ведь я любила,
а меня бросили. И потом еще это дерево, рухнувшее как раз в тот момент, когда
мы с подружкой измеряли ширину делянки… Если бы не оно – будь спокоен, я
дождалась бы твоего дедушку! Уж я бы сама его разыскала, коли он начисто про
меня забыл…
- Искать трудно, –
покачал головой Тимка.
- Когда любишь, найдешь,
– беззвучно пообещали бабушкины губы.
- Значит, и я?..
- А то как же… И вот еще
что: разыщи уж кстати и деда…
- Я его никогда не знал!
– встрепенулся Тимка. – И потом, сначала мне надо найти папу!
- Одно с другим вяжется,
– загадочно сообщила бабушка.
- Лучше скажи, что ты
знаешь о папе?..
