Этот путь Тимка
проделал молниеносно: одним духом взлетел по взбегающей на холм тропинке, потом
поскользнулся и съехал вниз с холма, словно с ледяной горки. К порванной
курточке теперь следовало присоединить безнадежно измазанные глиной брюки и
грязные ботинки. Подумав так, Тимка сам на себя удивился: о чем он беспокоится?
Какое значение может теперь иметь все оставшееся в прошлом? А все-таки имело:
ведь сейчас ему предстоит показаться на глаза бабуле…
Осевшая калитка
скрипнула под рукой жалобно и протяжно – а летом ее скрип напоминал задорный
крик молодого петушка! Здесь продолжалось то же, что и на платформе – мир
изменился после случившейся с папой беды. Бабулин сад стал совсем унылым: и
забор потемнел, и плети малины пригнулись к земле, а мокрое крыльцо выглядело
таким маленьким, таким жалким…
Тимка с надеждой
постучал в дверь: как только он увидит бабулю, гнетущее настроение должно
улетучиться. Все вокруг может поникнуть, склонить голову и опустить руки, – но
сама бабуля обязательно встретит внука прямой и стойкой ко всякой беде. Такой
знал ее Тимка, такой она и останется навсегда. А может быть, будет еще лучше… В
сердце шевельнулась чудесная надежда: вдруг бабуля объяснит ему, как объясняла
обычно, что все страшное придумано им самим и никакой беды по-настоящему нет?
Разве такое бывает – чтобы украденный человек сидел дома за компьютером?..
Тимка опять постучал.
Наконец внутри что-то зашевелилось, и окна в домике стали из черных желтыми.
Тени, лежащие на крыльце, разбежались по углам. Из проскрипевшей двери под ноги
упал скошенный квадрат света.
- Господи! Да это никак
Тимошка!
Тимка переступал на
месте выпачканными в глине ботинками – грязный, «словно чушка», как говорила
летом бабуля.
- Что стряслось? Ты с
матерью? – тревожно спросила она, вглядываясь в темноту за его спиной.
- Нет, – потупился
Тимка. – Я сам приехал…
- Господи Боже мой!
Ужели один?
- Один…
Больше всего ему
хотелось кинуться сейчас к бабуле, спрятать лицо в знакомый выцветший фартук,
пахнущей молоком и частыми стирками. Уткнется в него, заплачет – и все плохое
исчезнет, как разбегаются ночные тени, стоит включить свет.
- Да говори, что
стряслось?! – испугалась бабуля, всегда такая степенная и немногословная. –
Мать жива-здорова?.. а батька?
- Его украли, – уныло
произнес Тимка.
- Господи помилуй!
Украли?!
- Вообще-то он с нами
живет, но это уже не он... Ну вот как будто из него середину вынули и спрятали…
– путаясь, объяснял Тимка.
- Как так – нутро
вынули? – допытывалась бабуля. – Операцию, что ли, делали?
- Не было никакой
операции. Папа здоров, только это уже не он...
- Не он? – переспросила
она и некоторое время молчала.
Было слышно, как с
желоба, спускавшегося от крыши, каплями стекает вода. Где-то вдалеке протяжно
прокричала ночная птица…
- Погоди, Тимошка,
говори толком. Расстались, что ли, родители – мать другого отца тебе привела?
Тимка повторил все
сначала: у них украли настоящего папу, которого подменили другим, не обращающим
на них с мамой никакого внимания. Этот подменный папа сидит целый день за
компьютером, даже на работу ходить перестал. А где настоящий, никто не знает, –
настоящего папу надо искать! Наверное, его забрали какие-то злые силы, вроде
леших из березняка возле станции…
Выпалив все это
единым духом, Тимка ждал, что скажет бабуля – успокоит его или определит беду
как нешуточную.
Она открыла рот,
собираясь что-то сказать, но так ничего и не сказала. В ее глазах остановилось
раздумье – слегка недоверчивое, но больше какое-то припоминающее, оценивающее.
Выходит, она и сама знала, что подобные вещи в жизни случаются? Этого Тимка
боялся больше всего: рухнула надежда услышать, что он просто-напросто несет
чушь.
- Да-а, – словно
очнувшись, протянула бабуля. – Вот оно, значит, как… Ну, пойдем в дом, чего тут
на крылечке...
Следом за ней он
молча переступил порог.
- Мать-то предупредил,
куда едешь?
- Разве бы она меня
отпустила? – возразил Тимка. – Я теперь долго домой не вернусь, много лет… пока
не найду папу!
- Где ж искать? –
спросила бабуля, обувая стоящие у двери резиновые сапоги. Они по очереди
чавкнули, налезая ей на ноги.