Но иначе и не может
быть, решил Тимка: раз в его жизни случилось несчастье, то и все вокруг должно
измениться. Пахучая свежесть, разлитая в воздухе, обостряла чувства. Осеннее
запустение вокруг словно нашептывало, как трудно будет идти, как бесконечна
дорога и как сосет сердце одиночество странника. На выцветших глазах
старушки-платформы блестели слезки дождя…
С Тимкой бывало так,
что все придуманное им словно оживало и начинало действовать самостоятельно,
иногда враждебно по отношению к Тимке. Мама называла это «потерять грань между
фантазией и действительностью» – так она объясняла однажды врачу. А врач
ответил: «У мальчика чересчур развито воображение». Он обещал, что это «пройдет
вместе с детством». Но ждать, когда пройдет детство, еще очень долго…
Тимка поежился: один
посреди быстро надвигающейся ночи, он был сейчас беззащитен от своих
собственных мыслей. Вот придумает что-нибудь такое, чего сам испугается, – кто
его будет успокаивать?.. Кто объяснит, что все это просто выдумки?..
К тому же сегодня
дело обстояло не как всегда. Ведь злые силы, похитившие папу, должны
догадываться о том, зачем вздрагивающий от страха мальчик идет сейчас в темноту
по скользкой от вывороченной глины тропинке… Наверняка они не упустят случая ему
навредить!
Тимка вошел в
облетающую березовую рощицу и замер: со всех сторон к нему тянулись узловатые
руки леших в широких лоскутных рукавах, пляшущих на ветру. От них так и
сыпались круглые листочки-заплатки – лимонные, желтые, буро-коричневые… А с
намокшей бересты вдруг глянули опасные лукавые глаза: круглые, как сучки на
стволах, и прищуренные, как трещины коры. Вслед за ними обозначились бледные
ухмыляющиеся рожи, иссеченные пепельными морщинами. Тимку обступили лешие:
дразнясь и кривляясь, вся свора вразнобой галдела о том, что он никогда не
найдет своего папу:
- Не найдеш-шь! Не
найдеш-шь! Только с-сам к нам попадеш-шь! – свистяще выкрикивали они, словно
детскую дразнилку, тут же подхватываемую ветром. И пока Тимка бежал, пытаясь
вырваться из их круга, она на разные лады свистела в ушах.
- Что вам от меня надо?
– наконец спросил он.
- Ровным с-счетом
ничего, кроме только одного, – продолжали дразниться лешие; они начали еще и
приплясывать в такт, дергаясь всем своим деревянным телом.
Наконец один из них
сказал без рифмовки:
- Если ты с-сейчас
повернеш-шь назад, мы с-соглас-сны тебя отпустить подобру-поз-здорову… С-сядешь
на электричку, уедеш-шь домой!
- Уедеш-шь! – довольно
подхватила вся свора.
- Но ес-сли будеш-шь
упорс-ствовать, не ж-жди пощ-щады!
- Для чего вам надо,
чтобы я уехал? – спросил Тимка.
Но он и сам уже это
знал. Стремление леших вернуть его обратно подтверждало его прежние
предположения. Эти лешие или похожие на них существа действительно похитили
папу и теперь держат его в плену. Потому-то им и не нравится, что Тимка вышел
на поиски.
- Все равно найду, –
вслух сказал Тимка.
Тут же налетел ветер;
лешие скрипели своими деревянными суставами, били в ладоши, свиристели и
улюлюкали на все лады. В этой мешанине звуков было много разных оттенков, от
грубой угрозы до пронзительной жалобы. Но и то и другое одинаково бросало Тимку
в дрожь. Неизвестно еще, что страшнее: встретить в лесу огромного великана или
уродливого карлика…
- Я вас не боюсь! – в
отчаянии крикнул Тимка.
- Не боиш-шся? –
повторили лешие. – Иш-шь ты, какой кураж-жливый! Покружиш-шь теперь по лесу,
поищ-щеш-шь выход!
Острый сучок цапнул
Тимку за плечо, по щеке хлестнула мокрая ветка – лешие перешли в наступление.
Надо было немедленно сделать что-то такое, что должно вызволить из их
скрюченных рук, похожих на лесные коряги. Когда Герде в ее странствиях
повстречались снежные чудища, она читала «Отче наш»... Если бы Тимка знал эту
молитву, он, наверное, тоже смог бы отбиться от леших. Но он знал только первую
строчку: «Отче наш, иже еси на небесех…» – вот и все, что он запомнил, когда
молилась бабуля.
Но оказалось, хватило
и одной этой строчки. Внезапно Тимка почувствовал, что вокруг него пустое
пространство: коряги убрались прочь, унося на сучках клочки его школьной
курточки. Он поддернул портфель повыше на сгиб локтя, чтобы можно было зажать
пальцами уши, и бросился со всех ног сквозь приглушенные теперь завывания. Он
бежал, боясь заблудиться: ведь лешие грозились не выпустить его из чащи! Однако
вскоре деревья стали редеть, впереди возник знакомый холмик, от которого
начинался спуск прямо к дому бабули, которая жила на краю деревни.
