- Да, украли… украли
у нас нашего папу!
На Тимку эти слова
подействовали самым страшным образом – с ним началась истерика. Рыдания перешли
в конвульсии, мальчика трясло. Ирина моментально встряхнулась: детский
невропатолог предупреждал ее, что у Тимки есть какая-то судорожная готовность,
и при сильном потрясении может произойти припадок. Когда Ирина с бесполезным
стаканом воды стояла над задыхающимся, бледным и опухшим от слез ребенком, в
дверях стал поворачиваться ключ – пришел Павел.
- Что у вас тут такое?
Это уже было большим
облегчением – что Павел их заметил! В нынешнем своем состоянии он мог вообще не
принять во внимание больного сына, не говоря уж о ней самой. Но он их заметил!
Окрыленная этой нежданной радостью, Ирина возбужденно заговорила:
- Павел, Тимке плохо! Он
стал сильно плакать и теперь не может остановиться! Боюсь, чтобы не перешло в
судороги... Наверное, это потому, что последнее время… ну, ты понимаешь… ладно,
не будем сейчас об этом говорить…
Ей казалось дико
выяснять отношения над все еще не пришедшим в себя, хотя и стихшим немного
Тимкой. Но с другой стороны, лучшего времени вскрыть этот гнойник не
предвиделось. Если Павел сейчас приласкает сына, может быть, все и закончится –
навсегда уйдет из их жизни то страшное, что, недавно поселившись у них, с
каждым днем разрасталось, захватывало всех троих своими щупальцами и тащило в
общую мясорубку.
Ирина застыла,
ожидая, что сделает сейчас Павел. А он наклонился и поднял с дивана Тимку,
сразу же бессознательно сцепившего руки за отцовской шеей. Отец понес его в
спальню, очевидно, решив, что там, на широкой родительской софе, ребенку будет
удобнее и спокойнее. Счастливая Ирина следом вбежала в спальню и чуть дыша
остановилась у двери. Неужели Тимкино состояние проняло Павла, и теперь он
станет прежним – вот как остановившиеся часы после встряски вновь начинают
стучать?.. Господи, хоть бы вправду!..
Потом он вышел –
наверное, посмотреть, что у них есть в аптечке, находившейся в большой комнате.
Ирина не двигалась, боясь спугнуть чудесное обретение настоящего Павла словом,
жестом либо еще каким-либо проявлением своего присутствия. Так она простояла минуту,
а может быть, две, три, четыре …
- Папа!.. Где папа?! –
приоткрыл Тимка один припухший после рыданий глаз.
- Здесь, милый, здесь.
Ты же его только что видел. Ты знаешь теперь, что никто его не украл…
- А где он сейчас? –
охрипшим голосом повторил настрадавшийся ребенок.
Действительно, Павлу
уже полагалось возвратиться: не столь велика была их домашняя аптечка, чтобы
рыться в ней более трех минут. Особенно если тебя ждет больной ребенок, лучшее
лекарство которому – твое присутствие. Однако его все не было...
Наконец Ирина
выглянула из спальни и увидела как раз то, о чем уже подспудно догадывалась, но
словно не разрешала себе догадаться: Павел сидел в большой комнате за
компьютером. Перенося сына в спальню, он просто расчищал себе путь к своему
любимому ящику. Просто освобождал место. Вы, мол, там болейте и умирайте,
сходите себе с ума, только меня оставьте в покое. И вот тогда стало ясно, что
его действительно украли, ибо сам он так поступить не мог. Это уже
действительно был не Павел, а кто-то другой… кукла, сделанная по образцу
человека.
Но такого ведь не
бывает, с отчаяньем думала Ирина. Не бывает, но есть, отвечало ей внутреннее
«я», тот самый глубинный голос, который определяет сущность человека. Наверное,
его и называют душой. Он-то как раз и пропал у Павла в последнее время, отчего
и пошли все проблемы. Выходит, Тимка прав – кто-то украл у его отца душу…
8
Раньше Павел часто
вспоминал свое детство, особенно глядя на сына. Когда он сам переживал нынешний
возраст Тимки, они с матерью обитали на рабочей окраине Москвы. Отвратительное,
надо сказать, было место: какие-то серые пустыри вокруг блочных двухэтажных
домов, переполненные мусорные ямы, раскисающие в период дождей дороги. Впрочем,
тогда окружающее воспринималось иначе. Удивительно, но факт: все мальчишки, в
том числе Павел, чувствовали себя как рыба в воде среди этих жутких трущоб, на
этих запущенных пустырях. Сколько игр переиграно, казавшихся тогда страшно
интересными, а теперь, как взглянешь издалека, на удивленье тупых и диких. И
негигиеничных! Павел задним числом содрогался, вспоминая пропускаемый меж
пальцев серый песок с кладбищенских холмов, ребра сдохших собак, заменяющих в
игре изогнутые казацкие сабли, всякое барахло со свалок, окружавших их родные
дома. Поранившись, ободравшись в этих не по дням, а часам растущих помойках,
просто стирали грязной ладошкой кровь – и никаких тебе уколов от столбняка!
