- Возьмите себя в руки,
сан. И не выходите отсюда сразу, сперва смочите платок, – Ким кивнул в сторону
ведра с цветами, – и оботрите физиономию. Ибо она у вас розовая, как спина
осьминога.
- Мудрый совет. Непременно
исполню, непременно…
- И присылайте ко мне в
секцию мальчишек, робких и безвольных, которые боятся возвысить голос! Я бы,
конечно, справился и в ином случае, но не хочется сразу иметь дело с
родителями. Родители – следующий этап… – добавил Ким, уже не для Артура
Федоровича, а словно размышляя вслух. – Посылайте их ко мне, а уж я
разберусь!.. - добавил он, обращаясь лично к нему.
Артур Федорович с
растерянным видом кивал головой.
- Договорились? – подвел
черту Ким. – Значит, жду в Центре рекомендованных вами мальчишек. И девочек
тоже. Но ведь вы будете работать именно с мальчишками, не так ли? – подмигнул
он своим угольно-черным глазом.
Артур Федорович
уронил отяжелевшую, с явными залысинами голову на скрещенные ладони.
- Хорошо, что моя ветка
стоит у вас на столе, – как ни в чем не бывало продолжал Ким, трогая голую
извилистую сакуру. – Она одна сто́ит сотни таких цветов, как ваши! –
презрительно скривился он в сторону набитых в ведро школьных букетов. – Через
три дня ото всей этой мишуры ничего не останется. Разве такой должна быть
настоящая красота?
- Она на змею похожа,
Кимушка, - лепетал ослабевший во всех отношениях хозяин комнаты. - Я, конечно,
поставил ее на вид, как твой подарок… но ведь это совсем гадюка…
Ким в который раз
усмехнулся:
- А что такое гадюка, вы
себе представляете? Сочетанье ума и силы! Змея вообще символ мудрости, а с
помощью яда она утверждает свое могущество, – вдохновенно поучал Ким. – Мы
должны не губы кривить, а учиться на ее примере…
С этими словами он
ловко поддел со стола ключ и через секунду исчез за дверью.
7
Внешне Ирина
продолжала жить как прежде: ходила на работу, по магазинам, дома стояла у
плиты, мыла пол, запускала стиральную машину. Но на самом деле все в ее жизни
изменилось. Внимательный человек мог заметить в ней главную перемену: она стала
больше молчать. Раньше, когда медсестры и регистраторши, собравшись вместе,
начинали жаловаться на жизнь, – вот, мол, сидим мы, бедные, в клинике с утра до
ночи, а дома гора всяких дел, – голос Ирины звучал в этом хоре не из
последних. И на мужа она была не прочь посетовать – дескать, такой-сякой, по
хозяйству помогает мало, и в театр его не вытащишь. На самом же деле эти жалобы
были своеобразным кокетством, ибо таили в себе оттенок похвальбы. Мало помогает,
когда у многих мужья не помогают совсем. А сколько женщин были бы счастливы
назвать своей основной проблемой с мужем то, что его трудно вытащить в театр! И
вообще, искусственно прибедняясь в оценке своей семейной жизни, Ирина давала
собеседникам понять, что ее критерии в данной области весьма высоки...
Теперь наступила
полоса молчания. Говорить хотелось только об одном, а об этом она не могла
никому сказать из гордости. Разве что бабуле, но та была далеко. Ирина молчала
с медсестрами, в который раз полощущими, как стирку, тему своей
обездоленности; молчала со Светкой Стайковой, без умолку болтавшей о том, что
теперь ее Славик будет ходить в походы, на карате, плюс к школьному психологу,
и недоумевавшей, почему все это не колышет Ирину касательно Тимки. Молчала со
случайно встреченными знакомыми, молчала в очередях, обсуждавших качество
товара. Теперь ее горло постоянно сжимал невидимый внутренний обруч, и даже
необходимые слова подчас давались с трудом.
Известно, что
существует медицински обусловленная связь между немотой и глухотой. Онемевшая
Ирина перестала слышать людей, в смысле эмоционального восприятия. Ее теперь
хватало на пониманье только самых простых вещей: да, нет, сколько стоит, пора
накрывать на стол. В клинике она механически фиксировала телефонные звонки,
вела запись к стоматологам, искала карты, выписывала квитанции. Так мог
работать наполовину глухой человек.
Она не слышала даже
Тимку. Первого сентября он пришел домой бледный и какой-то взъерошенный и тут
же кинулся ей, как в детсадовские времена, головой в колени. Оказалось,
сынишкой завладела навязчивая идея – что у них подменили папу. Якобы настоящего
украли, а теперь сидит за компьютером некто внешне похожий на него, но на самом
деле не он. Тимка стал говорить об этом из раза в раз, и однажды Ирина,
чувствующая в душе нечто похожее, произнесла почти бессознательно, не
соображая, с кем говорит:
