— Правда, — размышлял король, — теперь Витаутас может не поверить мне, так как я уже дважды ему давал и оба раза отбирал, и даже нарушил свое честное слово… Но ведь теперь это не мое дело, теперь это уже дело польских магнатов. — И король живо подтвердил: — Хорошо, я согласен… Но как будет с Жемайтией, неужели мы отдадим ему и Жемайтию?
— Отдадим и Жемайтию.
— Но ведь я подарил Жемайтию ордену! — удивился король.
— Это уж дело Витаутаса, а мы отдадим ему и Жемайтию, — коротко ответил подканцлер.
— Правда, там уж его дело, а мы отдадим ему, — обрадовался король и даже вздрогнул, подумав, что теперь-то он избавится от всех забот и сможет надолго уехать в брестские пущи охотиться, и все обойдутся без него.
— Это хорошо, я согласен с этим… — подтвердил король. — А обо всем договаривайтесь вы сами. Теперь я пойду и сообщу своей дорогой королеве… Она тоже за Витаутаса, она тоже… В чем тут дело, почему вы все за моего кузена Витаутаса?..
Епископ, прелаты и паны магнаты встали, склонили головы и, когда король удалился к своей дорогой королеве, снова сели в свои кресла и принялись советоваться по тому же и другим государственным вопросам.
— Да, — спохватился подканцлер, когда король уже ушел, — я забыл сказать, что в наших руках есть одна наживка, которую можно предложить крестоносцам: островецкий воевода сообщил мне, что князь Карибутас прислал ему из Лиды жену одного жемайтийского боярина, магната Книстаутаса, и его красавицу дочь. В эту красавицу влюблен один немецкий рыцарь и в поисках ее разрушает литовские замки…
— Ее мы тоже отдадим князю Витаутасу, и пусть он ловит на красавицу немецких рыцарей, — улыбнулся краковский епископ.
— А как он будет ловить на нее, это уж его забота, — поддержал епископа один из краковских прелатов и громко рассмеялся.
— Правда, это уж его забота, а мы отдадим ему! — повторил слова короля канцлер, и снова все магнаты весело рассмеялись.
— Ну, Mości panie *, а кого мы пошлем в Риттерсвердер к Витаутасу? — спросил краковский каштелян.
— Швитригайлу, — предложил князь Земовит.
Епископ покачал головой и возразил:
— Провалит все переговоры, и завтра-послезавтра обо всем узнает орден.
— Тогда Карибутаса?
Епископ снова отрицательно покачал головой.
— А может, кого-нибудь из нас? — спросил краковский каштелян.
— Никого ни из них, ни из нас мы послать не можем. Пошлем брата мазовецкого князя, плоцкого епископа Генрика. Этот человек на любое дело годится, — сказал епископ.
— А вдруг он влюбится в княгиню и вызовет Витаутаса на поединок? — засомневался подканцлер.
— При дворе Витаутаса и без княгини хватает красавиц.
— Hy, panowie magnaci *, если возражающих нет, тогда отправим его? — настойчиво спросил епископ.
Возражающих не оказалось.
— А где мы встретимся?
— В Гродно?
— Нет, немецкие замки близко.
— В Вильнюсе?
— Слишком горькие воспоминания и для них, и для нас… Уж лучше в Островце: и нам удобно, и они подальше от всех событий, — снова оказалось решающим слово краковского епископа.
Было решено встретиться в Островце.
Вскоре паны магнаты уже совещались по другим государственным вопросам.
— Ну, Шарка, далеко ли еще до Вежишкес? Я почти уже замерз, — обратился боярин Мишкинис к проводнику Шарке, которого ему дали в Риттерсвердере, и передернулся.
— Теперь недалеко, боярин: как только выедем из леса, сразу увидим крепость.
— А большая крепость у Судимантаса?
— Его крепость, боярин, это окрестные болота, топи, непроходимые леса, а замок — только башни, обнесенные бревенчатым забором… Да и самого боярина вряд ли застанем дома — он постоянно на охоте. Прежде, бывало, в лесах на границе с Пруссией крестоносцев ловил, а теперь, когда князь запретил, охотой занялся. Он и дань князю платит дичью… Ну и морозец сегодня, боярин. Может быть, уже последний. В начале марта всегда такие морозы стоят. Слава Праамжюсу, что хоть снега неглубокие.
— Разве ты не христианин, что своих богов вспоминаешь? — спросил Шарку боярин Мишкинис.
— А зачем мне чужие… Да и как знать, боярин, что будет, когда князь крестоносцев прогонит: то ли мы опять к своим богам вернемся, то ли еще придется крестам поклоняться?
