Перепутья

В конце апреля 1390 года вдоль холмистого, поросшего лесом берега реки Кражанте двигался в сторону Дубисы конный отряд, состоящий примерно из сотни воинов и такого же лошадей.

Во главе отряда на прекрасных, но порядком уставших конях ехали шесть всадников, которые выделялись и внешностью, и почтительным отношением к ним остальных спутников.

На всаднике, ехавшем в центре, был плащ из дорогой материи. Когда ветер распахивал его полы, сверкали доспехи, прикрывающие грудь и живот. Над гребнем его шлема покачивался пучок гибких страусовых перьев, трепещущий от легкого дуновения ветерка, на плечи падали длинные светлые волосы, а из-под шлема глядели живые голубые глаза. Бритое лицо рыцаря казалось суровым. Руки всадника обтягивали перчатки из металлических колец. Роста он был среднего и сидел в седле, словно на троне. Из-под ниспадающего плаща виднелись ноги, защищенные металлическим панцирем, и конец меча в изящных ножнах. Бархатную попону под седлом украшали узкие ленты и узорчатая вышивка, а четыре широкие, свисающие почти до самой земли ленты заканчивались вырезками. На вид рыцарю было лет сорок.

Справа от него ехали крестоносцы — уже немолодой комтур ^>1 Тевтонского ордена и рыцарь лет тридцати. На обоих были белые плащи, на груди и спине помеченные черными крестами. И у них над гребнем шлемов поднимались пучки гибких, наклоненных назад перьев, которые покачивались при езде и развевались от ветра. Слева ехали три жемайтийских ^>2 боярина. Один из них, в платье витинга ^>3, был приятен лицом и больше напоминал жреца, чем воина. Он явно любовался своим конем, своим платьем, был очень доволен всем, что окружало его, радовался приятному развлечению и своей молодости. Второй боярин ехал, закутавшись в медвежью шкуру, а на голове у него был остроконечный шлем. Волосы его падали на лицо, борода переходила в брови и, озираясь вокруг, боярин словно метал молнии. Он так сидел на своей жемайтийской лошадке, что, казалось, сросся с ней. Лет ему было около пятидесяти. Третий боярин, уже довольно пожилой мужчина, был в жемайтийской одежде, края которой украшали светлые пестрые ленты; на ногах были красные остроносые постолы и такие же красные обмотки; через плечо у него проходил толстый красный кожаный ремень, на котором висел длинный, широкий, обоюдоострый немецкий меч в ножнах. Взгляд его излучал мудрость и жизненный опыт.

Вслед за этими всадниками на конях чуть похуже ехали их оруженосцы, дальше — братья ордена крестоносцев, жемайтийские бояре в звериных шкурах, кнехты и спутники. Все они были хорошо вооружены, дисциплинированны и, казалось, готовы немедленно вступить в бой.

Один всадник был в лосиной шапке и вооружен только коротким жемайтийским мечом; держался он в стороне, то всех обгоняя, то отставая, то неожиданно появляясь из леса, и показывал отряду дорогу. Изредка, когда всадники поднимались на высокий берег Кражанте, ехавший в стороне проводник придерживал свою усталую жемайтийскую лошадку, ладонью прикрывал глаза от солнца и, поднявшись в стременах, долго смотрел вперед. Измерив взглядом утопающие в голубых лесных туманах дали Кражанте, он снова вел отряд. По всему было видно, что он не принадлежит конному отряду, а только должен провести людей через жемайтийские леса и весенние болота.

— Ну, Шарка, скоро ли уже начнутся эти ваши земли Падубисиса, или нам еще и сегодня придется общаться с жемайтийцами? — по-литовски обратился к проводнику рыцарь, ехавший рядом с комтуром, когда, Шарка, остановив лошадку и поднявшись в стременах, с холма всмотрелся в простирающуюся вдали пущу Падубисиса.

— Вон там, отважный рыцарь, последние хутора жемайтийцев, — показал рукой на лес проводник и объяснил: — За этими хуторами уже начинается пуща Падубисиса.

— Значит, сегодня после обеда мы уже будем пасти коней в пуще Падубисиса? — оживился рыцарь и вгляделся в эти хутора.

— Да, отважный рыцарь, теперь уже до самой Дубисы мы не увидим ни одного хутора. Как только спустимся с холма, так и окажемся в пуще Падубисиса, — объяснил ему Шарка.

— А долго ли нам придется ехать через эту пущу? — снова спросил рыцарь.