Боярин Рамбаудас снял шапку и, повернувшись к князю, воскликнул: «Да здравствует!». Толпа подхватила его клич, и все наперебой закричали:
— Да здравствует наш князь!..
Князь выехал из окружения своих бояр и одарил всех кричащих и ликующих многозначительным взглядом; княгиня швырнула в толпу несколько горстей новых сверкающих монет. Возле крыльца образовалась давка; все бросились на землю, хватали, ловили блестящие медяки, вырывали их друг у друга, толкались, кричали… Дальние, которые забрались было на заборы, на крыши, теперь, увидев, что княгиня бросает деньги, стремглав скатились вниз и принялись проталкиваться ближе к крыльцу. Княгиня подала боярину Греже мешочек с медяками и приказала бросать их в толпу подальше. Но и после этого не обошлось без давки и шума: одних сильно помяли, других свалили на землю, втоптали в грязь чью-то шапку, у кого-то сорвали с головы платок…
Вдруг толпа вздрогнула, заволновалась, все повернулись назад и увидели приближающийся отряд всадников.
— Кто там? — спросил князь Витаутас стоявшего рядом островецкого воеводу.
— Это наш боярин Морозов, старик. Он со свитой прибыл выразить тебе свое почтение, — объяснил воевода.
— Морозов! Русский! Знаю, знаю, — обрадовался князь, — я еще от отца слышал, что русские — наши лучшие и самые верные союзники против крестоносцев и меченосцев.
Когда конный отряд приблизился, вперед выехал седой старик. Двое слуг придержали стремена и помогли боярину слезть с коня.
Древний старик, облачившийся в старомодное военное платье, с трудом передвигал ноги. Он не мог удержать голову, которая беспрерывно тряслась, весь дрожал, его длинная седая голова колыхалась, губы тряслись. Слуги вложили в его дрожащие руки поднос с хлебом-солью.
— Будь здоров, наш князь! Бью тебе челом и прошу принять наш хлеб-соль. — И, с этими словами вручив князю поднос, боярин, придерживаемый двумя слугами, поклонился и рукой притронулся к земле.
Князь принял подношение, отведал хлеб-соль и, передав поднос рыцарю Греже, поздоровался с боярином.
— Спасибо! Здравствуй, старина! — И, сделав шаг вперед, похлопал боярина рукой по плечу.
— Я верой и правдой служил отцу твоему, князю Кестутису. Ходил с ним на Балгу, бил ляхов. Два раза был ранен… — И старый воин хотел распахнуть на груди платье и показать свои былые раны.
— Знаю я тебя, старина, знаю. Спасибо. Как живешь? В чем нуждаешься?
— Чего? — пробормотал старик.
— Он глухой и почти не видит, — объяснил князю воевода.
— Сколько же ему лет?
— А кто его знает: может, сто, может, полтораста. Ведь еще совсем недавно он с двумя слугами на медведя ходил.
Князь пошептался с воеводой и крикнул старику в ухо:
— Жалую тебя казной, старина!
— Чего? — снова прошептал боярин.
Все притихли.
— Будь здоров! Живи еще долго, долго! — еще громче крикнул боярину в ухо князь и, прощаясь, похлопал его по плечу.
Похлопала боярина по плечу своей рукой и княгиня.
Провожающие оттеснили толпу в сторону; двое бояр подвели князю белого коня и придержали стремена. Княгиню с почестями усадили в коляску. В других колясках разместились боярыни из ее свиты, туда же были сложены платья, вещи княгини; все бояре и провожающие быстро заняли свои места возле колясок и рядом с князем, и красочная кавалькада растянулась через весь городок.
Толпа сопровождала кавалькаду, многие бежали огородами, перекатывались через заборы и торопились обогнать всех, чтобы еще раз вблизи увидеть князя и княгиню. Провожая их, все кричали:
— Да здравствует наш князь!
Некоторые и верхом, и пешком провожали князя до самою Островца.
Чем ближе подъезжала кавалькада к городу, тем больше собиралось вокруг нее конных и пеших, которые толпами и поодиночке бежали по полям, выходили из лесов, ждали на дороге и, обнажив головы, беспрерывно приветствовали:
— Да здравствует наш князь!..
Князь со своим двором приехал в Островец в полдень. Хлебом-солью встретили его местные бояре, белорусские священники и толпы людей. В церкви звонили в колокола.
Никогда еще, даже в больших сражениях, так сильно не билось сердце у Юргиса Греже, как теперь при виде стен Островца. Он задрожал, пришпорил коня и, когда толпа преграждала путь, готов был мечом прокладывать себе дорогу. Он устремлял свой взгляд далеко вперед, к стенам и воротам замка, где собрались местные бояре, и все искал свою возлюбленную Маргариту. Но ни ее, ни ее матери нигде не было видно.
