Эти первые пять томов оказались самыми успешными: новеллы выдержали по четыре издания, легенды и исторические миниатюры — три. Из остальных томов переиздавались только шестой (1928; 1929) и восьмой (1931; 1932): шестой из-за того, что издательство торопилось выпустить очерк о Толстом к столетнему юбилею писателя и не стало дожидаться присылки остальных текстов, которые по замыслу Цвейга вместе с работой о Толстом составляли единый цикл и которые были воспроизведены при втором издании тома; переиздание восьмого тома, включавшего в себя роман-биографию Жозефа Фуше, диктовалось читательским спросом, что лишний раз подтверждало мнение, сложившееся внутри издательства — Цвейг-эссеист, Цвейг-публицист проигрывал Цвейгу-беллетристу. Именно поэтому издательство так настойчиво, на протяжении всех лет, просит Цвейга присылать новеллы и, даже задумав в 1932 г. издать вне собрания его отдельную книгу в качестве подношения к 15-летию со дня октябрьской революции, выберет для публикации художественную малую прозу, хотя сам повод требовал скорее публицистического жанра, в духе «Боевых статей» Р. Роллана [34], напечатанных к этой дате.
Но Цвейг, выпустив за эти годы всего лишь два сборника новелл, один из которых был задуман еще до собрания, второй — опубликован в Германии в начале выхода собрания, сосредотачивается на крупных формах — циклах очерков и беллетризованных биографиях. Вместе с русским собранием период «быстрых» публикаций — в газетах, альманахах — для него закончился, он начинает мыслить исключительно в формате объемных книг, отдельных томов, и принимается писать полноценный большой роман, который останется неопубликованным. Единственная новая новелла, которую Цвейг после продолжительного перерыва пришлет, наконец, в издательство — «Мендель-букинист» (1929) — так и останется в портфеле из-за своего малого объема, хотя В. Зоргенфрей даст ей самую высокую оценку, назвав лучшим из всего созданного Цвейгом, а редакция предложит подумать о составе еще одного, тринадцатого тома, до которого дело не дойдет. Новелла будет опубликована позже, после закрытия издательства, в составе того сборника, задуманного к 15-летию революции, но вышедшего уже в Госиздате в 1936 г. под редакцией В.А. Зоргенфрея.
В ожидании нового художественного материала «Время», создавшее за эти годы «живого классика», будет издавать его эссеистику — отчасти как некоторую экзотику, дополняющую его художественное творчество, отчасти просто идя на компромисс — с учетом установившихся рабочих отношений, которые сложились в деловое партнерство. В этих отношениях была своя рутинность: партнеры подробно обсуждали отдельные практические детали, издательство выполняло мелкие поручения Цвейга, Цвейг, в свою очередь, быстро отзывался на всякого рода мелкие просьбы делового характера. Издательство демонстрировало пиетет к мастеру, оставляя за скобками сомнения и критику в отношении некоторых текстов [35], Цвейг, в свою очередь, демонстрировал лояльность и готовность к сотрудничеству даже тогда, когда, после ареста в 1930 году И.В. Вольфсона, издательство перешло в другие руки: получив в 1933 г. предложение от одного из эмигрантских издательств выпустить его книгу «Мария Антуанетта» на русском языке, он сразу поставил об этом в известность своих советских партнеров и ясно обозначил свою позицию, написав, что не склонен публиковать свои вещи «на той стороне» [36]. На протяжении всей переписки он проявляет прагматическую адаптивность, высказывая свое мнение о том, какие тексты с его точки зрения особенно подходят для России — так же, как он учитывает этот фактор национальной специфики в работе с переводчиками на другие языки. Но если на первом этапе взаимодействия с издательством «Время» за этими суждениями стоит скорее желание продвинуть как можно больше своих текстов, то после 1930 г., когда произошла смена руководства издательства, на первый план выступает желание сохранить свой статус внутри русского культурного пространства. Зная о том, что происходит в советской России, зная о тех изменениях, которые произошли внутри издательства, Цвейг продолжает сотрудничество и, посылая свои новые работы, пытается предугадать реакцию цензуры, надеясь на то, что издательство, как в былые годы, сумеет обойти возможные препятствия. Эта конформность отражает общую позицию Цвейга конца 1920-х — начала 1930-х гг. Когда летом 1929 г. разгорелся скандал вокруг интервью, данного Цвейгом венгерской газете и опубликованного под заголовком «О задачах писателя»
