Переписка Стефана Цвейга с издательством «Время» 1925-1934 - страница 6

Впрочем, в случае с Цвейгом, вопросов, связанных с цензурностью, почти не возникало. Исключение составила только его упомянутая выше книга о Марселине Деборд-Вальмор. Н.Н. Шульговской, высоко оценивший достоинства книги, тем не менее считал, что ее публикация невозможна: «Она не подходит идеологически. Ее перевод явился бы у нас прямо вызовом. Это главная и непреоборимая причина» [30]. Несмотря на это ясное предостережение, издательство заказало вторую рецензию — В.А. Зоргенфрею, который в рецензии от 02.11.1927 высказался более оптимистично в отношении цензурности и предложил расширить состав тома, разбавив другими статьями, чтобы нецензурность текста не так бросалась в глаза [31]. Когда же два года спустя, в 1929 г., очередь, наконец, дошла до запланированного тома и материалы были уже в третий раз отправлены на рецензию для принятия окончательного решения, П.К. Губер, взявшийся за ее составление, и вовсе не обнаружил никакой нецензурности, признав книгу, при всех ее достоинствах, в целом бесполезной: «Если бы ее написал какой-нибудь Шмидт или Мюллер, о переводе не могло бы быть и речи. Но издательство "Время" выпускает в свет полное собрание сочинений Цвейга, а по сему…» [32]. В 1930 г. том благополучно вышел из печати — без каких бы то ни было спасительных предисловий или маскирующих добавлений.

В целом же авторы внутренних рецензий принимали во внимание в первую очередь художественные достоинства текста, а во вторую — потенциального читателя. Художественные достоинства текстов Цвейга часто не вызывали восторга у его двух постоянных рецензентов (Н.Н. Шульговского и В.А. Зоргенфрея), и они не особо церемонились в своих суждениях, отмечая сентиментальность, вычурность стиля, излишнюю аффектированность и т.д. При этом речь шла не об идеологической или идейной экспертизе, суждения выносили профессиональные литераторы, которые хотя и осторожничали, но все же руководствовались прежде всего собственным литературным вкусом, опытом и интересами дела — коммерческого проекта, рассчитанного на широкого читателя, ожидания которого они пытались угадать или оправдать. Они старались судить о Цвейге как профессионалы и, будучи таковыми, привлекали к обсуждению специалистов, если считали, что их собственной компетенции недостаточно. Так было в случае с очерком Цвейга о Толстом для шестого тома собрания, который был дан на рецензию Б.М. Эйхенбауму. Эйхенбаум не только дал «разгромный» отзыв на эту работу, но и счел необходимым высказать свое отрицательное мнение публично, в отдельной статье, помещенной в «Моем временнике» [33], что не помешало ему при подготовке тома к изданию принять участие в редактировании перевода П.С. Бернштейн, в котором произведены некоторые сокращения, явно по требованию Эйхенбаума, советовавшего еще в своей рецензии выкинуть отдельные главы — в соответствии со сложившейся традицией перевода в России, где переводчик, ввиду отсутствия каких бы то ни было обязательств перед автором, чувствовал себя совершенно свободным и часто брал на себя функции художественного редактора.

Внутренние рецензии, главная задача которых сводилась к тому, чтобы проинформировать коллег о содержании и дать общую оценку с точки зрения качества предлагаемого текста, носили в целом рекомендательный характер и не всегда принимались во внимание. Заявленное собрание должно было выходить, а материала часто просто не хватало: старые тексты уже все были пущены в дело, доставлять же новые Цвейг не успевал. Издательство делало ставку на новеллы, в которых была востребованная временем «любовь» и «пикантность», но их хватило только на первые четыре тома, а дальше выпускать было нечего. Однако даже в этой ситуации издательство, получив от Цвейга несколько легенд, которые не заполнили бы целого тома, все же отсеяло часть из них, поскольку они художественно не устраивали редакцию, и предпочло дополнить недостающий объем историческими миниатюрами, несколько изменив немецкое название цикла: «Звездные часы человечества» были трансформированы в «Роковые мгновения», что, вероятно, с точки зрения редакции больше соответствовало начавшему складываться литературному русскому образу Цвейга.