Переписка Стефана Цвейга с издательством «Время» 1925-1934 - страница 5
>вообще, и то же самое относится к моей книге о Роллане, которая благодаря переводам на английский, японский и т.д. вышла за пределы Европы. Для России же важно то, что моя статья о Достоевском стала >первой крупной немецкой работой о нем и что с этой статьи начинается вся литература о Достоевском, кроме того, моя статья об Оттокаре Брежине стала первой статьей о нем, представившей этого славянского писателя миру. Эта объединяющая деятельность представляется мне такой же важной частью моей работы, как и мое творчество. В ней, как и в моем творчестве, находит свое выражение моя связь со временем и миром. В ней я вижу в некотором смысле преодоление венского духа в пользу европейского» [26]. Здесь много преувеличений и не совсем точной информации, но как «автопортрет» эта развернутая самохарактеристика Цвейга весьма показательна: собрание сочинений для него оказывается важным не только само по себе, но и как возможность смоделировать свой образ — образ человека мира. Само же собрание, благодаря «правильно» подобранному обрамлению, предстает как факт наднациональной культуры: Горький, Шпехт, Мазареель, Луначарский и — чуть в тени — Роллан, — свой тесный круг, сложившийся уже давно поверх всех границ и чуть стилизованный под боевое товарищество.Издательство же, подбирая обрамление или соглашаясь на предложения Цвейга в этой части, руководствовалось совсем другими соображениями: Горький, известный покровитель начинающих писателей, был приглашен, чтобы представить читателю мало известного автора [27], Мазареель — потому что «революционный» и «левый», Луначарский — потому что влиятелен и к тому же опытен в представлении «буржуазных» писателей, которых он так умело критикует и хвалит, сохраняя нужный баланс, к тому же его участие позволяло надеяться на нейтрализацию Госиздата, с которым Луначарский был напрямую связан и по долгу службы, и по своей литературной работе. Чуть позже к участию в издании будет приглашен А.В. Десниций (1878-1958) для написания предисловий, игравших такую важную роль в советских изданиях, а при издании в 1931 г. тома, в котором публиковался роман-биография Жозефа Фуше, на помощь будет призван историк А.Е. Кудрявцев (1878-1941) для «правильной» интерпретации небезопасного материала, который помимо воли автора легко экстраполировался на советскую действительность. Этот том, вышедший уже после ареста И.В. Вольфсона, был, похоже, единственным проблемным томом с точки зрения цензурности: все, что касалось Французской революции, привлекало к себе особо пристальное внимание властей, тем более, что Цвейг в своей работе опирался на исследования Луи Мадлена (Louis Madelin,1871-1956), который, как считалось в Советском Союзе, оклеветал французскую революцию. И тем не менее после некоторых проволочек том вышел из печати, а через год, в 1932 г., был переиздан.
Цензурность или нецензурность были, конечно, важным критерием отбора, который все рецензенты, работавшие с издательством «Время», неизменно учитывали при оценке того или иного текста, предварительно фильтруя материал и заранее определяя потенциальную «проходимость» книги. Признание той или иной книги «нецензурной» на стадии первичной, внутрииздательской оценки, однако, еще не означало того, что ее невозможно будет издать. Для преодоления этого препятствия в репертуаре каждого советского издательства был испытанный набор средств: грамотное предисловие и «тактичный перевод», как назовет этот способ обработки текста начавший сотрудничать с издательством «Время» в 1929 г. П.К. Губер [28]. Правда, «тактичный перевод» можно было применить только к прозе. Когда издательство получило от Цвейга его книгу о Марселине Деборд-Вальмор, включавшую в себя и ее стихи, проникнутые религиозным духом, Н.Н. Шульговской в своей рецензии от 06.10.1927 г. с сожалением отметил: «Это не роман, где можно, не нарушая действия, выкинуть нецензурные подробности»
